— Яволь.
— …хотя бы во имя высших интересов комитета, который заинтересован в поддержании добрых отношений с провинциальной администрацией. А теперь, пожалуйста, поживее, выметайтесь из автобуса. Лос! Раус!
И невольно подпадая под этот, очевидно, принятый здесь в обиходе шутливый тон, Покатилов спрыгнул на мокрый булыжник и протянул руку показавшейся в открытой дверце Гале.
— Вы не скучали с этим… Насье?
— Мне надо пользоваться такой роскошной возможностью — практиковаться сразу во французском и в немецком, — с живостью ответила она, как видно польщенная его вниманием.
Генрих оказался одетым в черное элегантное пальто, черную шляпу, желтые перчатки. Он был похож скорее на отставного дипломата, чем на скромного адвоката, бывшего шуцбундовца и комиссара одной из испанских интербригад.
— Вы еще не видели своих номеров, дети мои? Идемте, я провожу вас.
Комната Покатилова была просторной, темноватой, с квадратной постелью, овальным столом и никелированной вешалкой-стойкой рядом с дверью.
— Это не Париж, апартаментов здесь нет, — сказал Генрих. — Но, надеюсь, тебе будет не так уж неудобно. Приводи себя в порядок, внизу договоримся о встрече.
— Момент, Генрих. — Покатилов извлек из толстой записной книжки отпечатанную на бланке Комитета ветеранов войны бумагу, в которой говорилось, что доктор наук профессор Константин Николаевич Покатилов направляется на сессию Международного комитета Брукхаузена в качестве наблюдателя.
— Все-таки только наблюдателя? — спросил заметно огорченный Генрих.
— Пока, во всяком случае. Необходимо, чтобы ты знал это с самого начала.
— А ты — доктор и профессор. — Генрих снова улыбнулся. — Рад за тебя и поздравляю.
Покатилов умылся, сменил сорочку, раздвинул шторы на окне. За окном мощным потоком тек Дунай. Царапнула сердце всплывшая в памяти картина, даже не картина — только мысль о ней. Мысль о том, что чувствовал он, идя с товарищами под конвоем эсэсовцев по улочке Брукхаузена т о г д а: рядом блестела светлая, в солнечной чешуе полоса воды, и был момент, когда ему хотелось броситься в реку…
В дверь постучали. Это была Галя. Нарядное в обтяжку серое платье, белые туфли, пышный золотистый начес над невысоким лобиком. Он поймал на себе ее вопросительный взгляд.
— Мы не опаздываем, Константин Николаевич?
Ему показалось, что ее глаза спрашивали не об этом.
— Сейчас без двух минут, — сказал он.
В банкетном зале этажом ниже мерцала в электрическом свете дубовая обшивка стен, пахло жареным луком. Столы, накрытые жесткими белыми скатертями, были составлены в форме буквы «П». На почетном месте расположились незнакомые, ярко одетые люди; в центре группы Покатилов заметил массивную фигуру представителя провинциального самоуправления доктора-инженера Хюбеля, который утром приветствовал открытие сессии, и седую голову Генриха Дамбахера. Яначек, бегая по залу и мешая хозяину с домочадцами, облаченными в белые куртки, заканчивать сервировку стола, рассаживал делегатов. По-прежнему слышались разноязычные шутки и смех.
— А-а, герр профессор, и вы, фройляйн! Мне приказано представить вас как особо уважаемых гостей. — Яначек потащил их к группе красочно одетых господ во главе с тучным земельным советником. Яначек находил, кажется, особенное удовольствие в том, что каждому в отдельности говорил одно и то же:
— Представитель Советского Союза профессор доктор Покатилов. — И после небольшой паузы: — Личный секретарь господина профессора фройляйн Виноградова.
В ответ раздавалось:
— Очень приятно познакомиться. Ландесрат Хюбель… Мое почтение, фройляйн.
— Весьма польщен. Оберрегирунгсрат… Здравствуйте.
— Я счастлив. Амтсрат…
— Коммерсант с дипломом, бургомистр Брукхаузена…
Наконец Покатилова с переводчицей усадили у торца главного стола. Ландесрат Хюбель с бокалом в руке еще раз сердечно приветствовал высокочтимых господ зарубежных делегатов, а также своих земляков — господина надворного советника доктора Дамбахера и коммерц-советника, референта федерального министерства финансов господина Яначека. В заключение спича он сказал прочувственно:
— Вы пережили подлинный ад. Я желаю вам забыть прошлое, все ужасы и кошмары, чтобы они не омрачали ваш нынешний день, я желаю вам устойчивого счастья, которое вы безусловно заслужили более чем кто-либо.
В ответном слове Генрих поблагодарил провинциальные власти, лично господина земельного советника доктора-инженера Хюбеля и всех присутствующих здесь представителей местного самоуправления за их неизменное, можно сказать, традиционное радушие и гостеприимство. Он ни словом не обмолвился насчет высказанного Хюбелем пожелания забыть прошлое, и это несколько покоробило Покатилова.
Читать дальше