Юрий Пиляр - Такой случай

— Здоровье — дерьмо шайзе, — добавил Гардебуа; он потер лицо жесткими ладонями, голос его стал ниже и глуше: — В пятьдесят пятом во французских газетах появилась заметка о полковнике Кукушкине. Перепечатка из западногерманской газеты, не помню ее названия. Один немецкий офицер, который вернулся из русского плена, из Сибири, рассказал, что встречался в сибирском заключении с Кукушкиным. Он его называл Героем Советского Союза и руководителем вооруженных формирований узников в Брукхаузене. Это правда?

— Нет. Руководитель формирований — правда, ты это знаешь не хуже меня. Герой Советского Союза — к сожалению, этого почетного звания Кукушкину никогда не присваивали. А насчет Сибири — нет. Неправда, — Покатилов порылся в бумажнике и положил на стол перед Гардебуа три фотографии. — Вот можешь убедиться… Кукушкин с июня сорок шестого по март пятьдесят шестого работал начальником отделения крупного виноградарского совхоза в Херсонской области. Это недалеко от Черного моря, приблизительно в ста километрах от Одессы…

— Одесса? А, Одесса, — покивал головой Гардебуа.

— С пятьдесят шестого он — директор этого совхоза, крупного сельскохозяйственного предприятия. Понимаешь? Вот погляди…

И они стали рассматривать фотографии. На одной Кукушкин был снят в полный рост возле калитки палисадника на фоне белой украинской хаты — в темном, довоенного фасона пиджаке, в пестрой рубашке без галстука; на его худощавом, с выпирающим подбородком лице еще лежал отсвет пережитого в Брукхаузене: взгляд насторожен, губы крепко сомкнуты. На оборотной стороне рукою Ивана Михайловича было написано: «Через полгода после возвращения с немецкого «курорта». Родная Херсонщина. 16.10.45». На второй фотокарточке Кукушкин выглядел моложе; в светлом костюме, с орденскими планками, аккуратно причесанный, улыбающийся. На обороте стояла только дата: «9.5.57». Третья фотография запечатлела группу бывших узников, снятых на улице рядом с вывеской «Советский комитет ветеранов войны»; в первом ряду в центре — Кукушкин и Покатилов.

— Ты позволишь переснять это? — спросил Гардебуа, вглядываясь в лица на последней карточке, датированной 11 апреля 1965 года.

— Конечно.

— Французская ассоциация издает небольшую газету. Я думаю, можно было бы поместить этот групповой портрет и твою пояснительную заметку к нему. Или твою информацию о полковнике Кукушкине…

— Это прекрасная идея, Анри.

— Я внесу такое предложение на рассмотрение нашего бюро. Попытаюсь. Ивана Кукушкина помнят многие французы. И не только французы. Тебе известно, что два наших видных писателя, один — католик, академик, второй — коммунист, вывели Кукушкина — правда, под видоизмененным именем — в своих романах, посвященных концлагерю?

— Об одном романе я знаю. Хорошо бы, если бы ты смог прислать мне эти книги. Или — прямо Кукушкину.

— Об этом еще поговорим. А теперь скажи откровенно, Констант (он произнес «Конста́нт»; так он называл его иногда в Брукхаузене, при этом всякий раз пытаясь растолковать, что означает французское слово «constant»; оно означало — «постоянный», Покатилов узнал об этом уже после освобождения), скажи, Констант, — медленно повторил, супя брови, Гардебуа, — разве вы, наши русские товарищи, удовлетворены тем, как к вам относятся в вашей стране? Получаете ли вы пенсии, имеете ли военные награды, заботится ли о вас ваш департамент социального обеспечения?.. Я очень рад, что Иван Кукушкин занимает должность директора в вашем государственном сельском хозяйстве, однако на фотографии сорок пятого года он выглядит, извини меня, как арестант… Нас, французских брукхаузенцев, в сорок пятом году Франция встретила как национальных героев и мучеников…

— Всех? — Покатилов почувствовал досаду, что его старый друг как будто умышленно уводит его в сторону от главного вопроса, о котором они должны были поговорить.

Гардебуа потряс головой.

— О, не всех одинаково, потому что и в нашей среде были коллаборационисты. Но уверяю тебя, не менее половины французских брукхаузенцев удостоены чести… удостоены звания кавалера ордена Почетного легиона.

— Ясно, Анри. Я очень рад за вас, ты мне, надеюсь, веришь. И надеюсь, поверишь, если скажу, что мы, советские граждане — бывшие узники фашистских концлагерей, гордимся, что к нам в нашей стране относятся как к фронтовикам, тем, кто прошел с боями от Сталинграда до Берлина. Это, как ты понимаешь, высшая честь. А теперь скажи…