Владимир Попов - И это называется будни

— И как-то так получается, что по его правильнее выходит, — звучит из глубины зала чей-то хрипловатый тенорок, и как ни старается Гребенщиков определить, кому принадлежит тенорок, это ему не удается. Зал велик, а зрение ослабело, все лица вдали сливаются.

— Во-вторых, — невозмутимо продолжает Рудаев, словно и не было этих взаимно уничтожающих реплик, — кроме установки со сложнейшей кинематической схемой, где охлаждение слитка производится криволинейными шагающими балками, установки, которую выбрал Андрей Леонидович, есть и другая, где та же цель достигается элементарно простыми валками. Мне лично она кажется надежнее, но решить, какая из установок лучше, пока довольно трудно.

— Даже невозможно, — охотно поддерживает своего оппонента Гребенщиков.

— Тогда, простите, чем вы руководствовались в своем выборе?

— Интуицией, — заносчиво отвечает Гребенщиков.

— Интуиция штука убедительная для себя, но других не убеждающая.

— Авторитетом фирмы! — Гребенщиков, как опытный игрок, выбрасывает свои карты по одной.

— На всякую старуху бывает проруха…

— И еще одним соображением. Любую установку, кто бы ее ни проектировал, будет изготавливать «Уралмаш», — снисходит Гребенщиков до более подробного объяснения. — Так пусть уж он делает свою. К своему детищу отношение всегда более доброе.

— Ну зачем обижать «Уралмаш», подозревая, что к чужой установке он отнесется по-другому, — бросает упрек Рудаев.

— Так что вы предлагаете? — уже вскипает уязвленный Гребенщиков.

— Эксперимент. Эксперимент широкого государственного масштаба, имеющий первостепенное значение: вместо одной огромной установки — две половинной мощности и разного типа. Одна — с валками, другая — с шагающими балками.

— Это хорошо для экспериментального завода, вроде Новотульского, — не сдает своих позиций Гребенщиков.

И на этот аргумент Рудаев находит, что ответить.

— У нас, Андрей Леонидович, каждый завод сейчас экспериментальный. На каждом ведут такие исследования, которые подчас не под силу даже научно-исследовательскому институту. Не случайно нынче так много говорят о заводской науке как о самостоятельно существующей. — Рудаев повернулся к аудитории. — Посмотрите, как красиво может получиться. В Липецке на новом заводе будет проверена вертикальная установка непрерывной разливки большого масштаба, у нас — две разные радиальные. Министерству останется только сравнить и выбрать.

На лице у Гребенщикова появилась снисходительная мина.

— А если одна из установок, например «ваша», не пойдет, тогда что? Работать конвертору в полмощности?

— Тогда на ее месте смонтируем установку другого типа. Это не так сложно — они по габаритам одинаковы. Вот если не пойдет «ваш» супергигант или будет осваиваться три года — как быть тогда? Стоять конвертору полностью?

Эти доводы производят впечатление на аудиторию. Мнение Рудаева разделяет Межовский. Он поднимается и говорит с места, но его зычный с картавинкой голос хорошо слышен во всех концах зала.

— В предложении Рудаева есть большой резон. Вся история техники — от создания колеса до космических ракет — учит нас постепенному наращиванию мощности агрегатов. Нормальная техническая эволюция предусматривает по крайней мере три стадии: опытная установка, опытно-промышленная и потом уже промышленная. Первая создана в Свердловске, промышленно-опытная, возможно, будет у нас. Только после этого можно приступить к таким супергигантам, какие предлагает товарищ Гребенщиков. Прыжок через несколько ступеней всегда рискован.

— Через ступеньки сигать — можно хребет сломать! — звучит уже знакомый тенорок, и теперь Гребенщиков узнает, кому он принадлежит. Это старейший вальцовщик завода Надий. Когда Рудаев развоевался против ущербного проекта конверторного цеха, Надий первый предложил на парткоме влепить ему выговор и уволить с завода. А теперь вот поддерживает.

Гребенщиков наклоняется к микрофону.

— Прыжок — это всегда революция! — риторически бросает он. — Технический прогресс невозможен без производственного риска. Кому-то надо быть пионером, иначе мы не можем двигаться вперед.

— В понятии производственного риска всегда должна быть заложена обоснованность, а не «ура, давай!», — выкрикивает кто-то из зала.

Давно уже держит поднятую руку Серафим Гаврилович, но сын не дает ему слова. Потеряв терпение, Серафим Гаврилович решается на самовольство — благо что после новой реплики получилась заминка.