Николай Никитин - Круг. Альманах артели писателей

Верста догоняла версту,
Плясали на рельсах вагоны,
А наших сердец перестук
Перепорхнул сквозь зоны.

А наших сердец переплеск
Прорвался сквозь все преграды
И в синий сосновый лес
Перелетел обрадованный.

И потом, пролетая над соснами,
Задевая за крылья птах,
Уж не он ли утрами росными
На траве рассиялся так,

Это он и в ивовом щебете,
Это он и в запахе лип,
Он подмешан и к крику лебедя
Он и к глади пруда прилип…

Версту догоняла верста,
Плясали вагоны и насыпь
И не было сил перестать
У песней опившихся нас.

Ночь ли огни расплескать
вышла по звездным фонарикам?
Или на белых песках
брыжжет и вьется Москва-река?

Утро ли встало — в росе,
в щелканьи, в щебете, в щекоте?
Русь ли, от дремы осев,
голову клонит на локти? —

Где-то растет кутерьма,
крадучись, исподволь, издали:
это сады и дома
май на свидание вызвали.

Май, май, на себя непохожий,
в зори, в ливень, в травы одетый,
липой пахнущий, пухнущий рожью,
эй! откликнись! где ты? где ты?

Брось прятаться,
милый гость,
в грудь пашен
влагу лей.
Гнили праотцев —
праха горсть.
Детям нашим —
расцвет полей.
_____________
Вот он!.. Полотнами туч,
солнцем пути его застланы.
Лег урожай на мету,
из недородов опрастанный.

Жадно густую теплынь
сочные всходы и злаки пьют.
Бор, словно свечка, оплыл
липкой, смолистою накипью.

Есть ли, заводы, у вас
электро-плуги и тракторы? —
Старый сошник наш увяз
за непроезжими трактами.

Век, век за бабьей работой,
в ветре, в пыли, в слезе каленой,
ниву вспоивши каплями пота,
гнулись спины Акуль и Аленок.

Серп тискали, —
рожь по груди.
С бабьей доли
куда свернуть? —
Солнце не низко ли?
Ведро ль будет?
В копнах в поле
не сгнить бы зерну.
_________________
Легче ль нам зноями млеть,
скотницам, жницам, полольщицам,
если по русской земле
красная тряпка полощется?

Сладко ль итти из избы
в поле бессменной батрачкою;
юность убить и избыть,
годы и силы растрачивать?

Полнись же гулом, завод.
В уши прогрохай погуще нам:
«Радуйся, бабий народ,
новая смена вам пущена».

«Стук. Стук. Машины готовы —
косы, плуги, веялки, жнеи.
Станет Россия ульем сотовым,
если пахоть пуха нежнее».

«Все хартии
вам даны,
Бабьему лету —
ни срока, ни мер,
жены, матери,
подданных, —
рабства нету
в Р. С. Ф. С. Р.».

Духи дремлют в каждом электроне.
Повернул тугие рычаги,
И помчались огненные кони
Быстротою спущенной дуги.
Порванные кольца покидая,
Полетела, обгоняя свет,
В ослепительном весельи стая,
Стая разбежавшихся планет.
За стеной зеленых полушарий
Лиловатой радугой горя,
Мчатся в опьянительном пожаре
Корабли, теряя якоря.
Волны, разбежавшиеся зыбко,
Замыкают гулкие круги.
Человек с таинственной улыбкой
Вновь нажал тугие рычаги.

Склонилась тень, знакомому кивая,
И прошептала: проходи свой стаж.
Под ним кровать была, как конь, живая,
И с этажа въезжала на этаж.

А вечером, когда меняли грелку,
В великом гневе яростный хотел
Пустить бутылкой в толстую сиделку,
Но вдруг раздумал, или не успел.

Мелькнуло белое крыло халата,
И голос тихий свыше был: ослаб,
Лежит давно. За все придет расплата.
И вдруг увидел он большой корабль.

На нем товарищи уплыли в море,
Оставили его на берегу.
И плакал он в необычайном горе,
Все переплавившем в его мозгу.

Проснулся и грустил. И вдруг почуял,
Как боком, нежно ускользала тень.
Он на локте поднялся, торжествуя.
А это был четырнадцатый день.

Случалось ли тебе на светлый диск луны,
Наплакавшись, смотреть сквозь мокрые ресницы?
К твоим глазам тогда из синей глубины
Легко протянутся серебряные спицы,

И ты взволнованно, едва-едва дыша,
Глядишь на странный свет глазами дикаренка,
И кажется тебе, что связана душа
С далекою луной, таинственно и тонко.