Леонид Почивалов: Двое в океане [Хроника одного рейса]

«Ну что ж, начнем обживать свою научную обитель», — подумал Смолин, огляделся и заметил на письменном столе связку ключей. Женя забыла! Ну вот, теперь надо куда-то идти разыскивать эту нескладеху-Женю.

— Ко́рма! — произнес он вслух и улыбнулся.

Над койкой в деревянной рамочке под стеклом — инструкция для обитателя каюты. С нее, наверное, и надо начать. Сухой и деловитый текст инструкции сообщал: общесудовая тревога — непрерывный звонок громкого боя в течение 25—30 секунд. При пожаре сигнал дополнительно сопровождается частыми ударами в судовой колокол. Шлюпочная тревога — семь коротких и один продолжительный сигнал звонком громкого боя. Далее инструкция требовала, чтобы при общесудовой тревоге пассажир бежал в столовую команды в одежде, в головном уборе, в неспадающей обуви и в спасательном жилете. А при шлюпочной устремлялся к назначенной ему шлюпке, которая была обозначена под номером два, но последняя фраза оказалась зачеркнутой и вместо нее сделана торопливая корявая приписка: «Надувной плот».

Ничего себе, веселенькая инструкция! Смолин представил, как однажды ночью в океане, проснувшись от устрашающего судового колокола, он сломя голову устремляется к своей шлюпке, нет, к плоту. А еще надо, чтобы этот плот в лихой час сумели спустить, а он, Смолин, сумел на него забраться.

Над кроватью в ногах был прикреплен плоский продолговатый ящик. Смолин открыл крышку, и из-под нее весело и призывно ударил в глаза ярким оранжевым цветом спасательный жилет. Потянул за его упругий стоячий воротник и извлек странное сооружение наружу. В кармашке оказалась инструкция. В картинках объяснялось, где что помещено. В одном кармашке — аккумулятор. Надо выдернуть чеку, и вода приведет его в действие, а к жилету прикреплена лампочка — самолет тут же ночью тебя засечет в волнах — и ты спасен. Все просто! В другом кармашке — свисток. Это чтобы звать на помощь спасающих. Плыви и посвистывай! В третьем — пакетик с порошком. Ага, стало быть, порошок следует посыпать вокруг себя, чтобы испортить аппетит морским хищникам. Пакетик с кирпичного цвета антиакульим порошком был на месте, однако свистка на шнурке не оказалось. Лампочки под пластмассовым колпачком Смолин тоже не обнаружил. Дела! А вдруг надувной плот, к которому он приписан, в критический момент не сумеет надуться по причине отсутствия баллона со сжатым воздухом?

В половине второго на стене в ящичке динамика звонко щелкнуло и кто-то деловито сообщил:

— Судовое время тринадцать тридцать. Обед. Приятного аппетита.

В кают-компании за длинным капитанским столом оказалось шестеро, и среди них Ясневич. Увидев входящего Смолина, Ясневич чуть приподнялся со стула, плавно повел рукой, приглашая его сесть рядом.

— Милости просим! — и, легонько касаясь спины Смолина, обращаясь к сидящим за столом, объявил:

— Прошу любить и жаловать. Перед вами: сам Константин Юрьевич!

Он представил Смолину сидящих за столом:

— Капитан Евгений Трифонович Бунич. Первый помощник Иван Кузьмич Мосин. Стармех, или, как говорят на корабле, дед… — Ясневич бросил веселый взгляд на молодое, красивое, но сурово непроницаемое лицо старшего механика, — Валерий Сергеевич Лыпко. А вот, пожалуйста, напротив моряков, так сказать, наука: — Нина Савельевна Доброхотова, доктор наук, Орест Викентьевич Солюс, академик…

Ясневич сделал почтительную паузу, дабы Смолин оценил, сколь крупные фигуры перед ним.

— Начальник экспедиции прибудет из Москвы вечером, старший помощник отсутствует, — продолжал докладывать Ясневич, словно Смолин приехал на судно с инспекцией и требовал подробностей. — Ну, и, наконец, мы с вами, уважаемый коллега, — вся застольная компания. Садитесь, ешьте на здоровье! Сегодня вас ждет отличный борщ.

— Борщ будет ждать вас все три месяца, — лениво обронила Доброхотова, немолодая полнотелая женщина. И по ее тону Смолин не понял, то ли она иронизировала по поводу предстоящего всевластия борща, то ли одобряла подобное меню.

— Будет, если привезут капусты столько, сколько мы заказали, — пробурчал коренастый большеголовый человек с неопределенного цвета жесткой шевелюрой, тяжело лежащей над темным, огрубевшим под солнцем лбом. Это был Бунич, капитан.

— Привезут! — уверенно вставил слово сидящий рядом с капитаном первый помощник и озарил всех светом небесно-голубых, полных юного оптимизма глаз.

— Как сказать! — возразила Доброхотова. — Перед отходом в рейс всякое случается… Помню, в двадцать втором рейсе…