Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

— Я надеюсь, вы как нужно позаботились об Ирине Васильевне? — спросил он шепотом.

— Конечно!

— Дай-то бог!

— Как вы здесь оказались? — также вполголоса поинтересовался Смолин. — И они вас не гонят вниз?

В сумраке глаза старика живо блеснули.

— Гнали! А потом смирились. Сделали исключение. Они же моряки, понимают: в такой шторм шлюпка не для восьмидесятилетнего. Я ведь в море тоже человек бывалый. Уж лучше делить судьбу с «Онегой». — Он кивнул в сторону капитана: — И надеяться на них.

— Капитан, мы без флага идем! — спокойно, словно между прочим, заметил Кулагин.

Сквозь тучи пробился слабый луч солнца, заходящего где-то в неведомых краях, должно быть, его последний прощальный луч. Он четко обозначил на фоне окна очертания темной фигуры капитана. Капитан молчал. Смолин знал, что в открытом море, особенно во время непогоды, обычно корабельный флаг на мачте не поднимают, «экономят», чтоб не трепался зазря на ветру.

— Без флага сейчас не положено… — задумчиво, словно размышляя вслух, наконец произнес капитан. И уже другим, командирским баском приказал: — Флаг поднять!

— Есть поднять! — отозвался Аракелян.

Спокойный, обыденный подъем флага сейчас имел особое значение, то самое, ради чего все эти люди, несмотря на тропическую жару и влажность, находились на посту при полной вечерней униформе. Вон Кулагин даже к гренадскому генерал-губернатору ездил в летней форменной куртке, а сейчас в таком же, как у капитана, темно-синем форменном костюме, на котором вместо погон шевроны на рукавах — как на смотре.

— По расчету, мы уже по стрелке течения, — сообщил Кулагин.

Капитан сердито посопел:

— Вот когда она нам нужна! Самая малость осталась — обогнуть мыс.

Было ясно, что речь снова шла о машине. Капитан подошел к пульту управления, вытянул из гнезда телефонную трубку, бросил в нее сердито:

— Стармеха! — выслушал ответ и тем же тоном продолжил: — Ладно, не зови. Лучше скажи, как у вас там?

Помедлил, переваривая ответ того, кто был на другом конце провода, и вдруг его голос странно помягчел, стал чуть ли не просящим:

— А если на погнутом? Если с трещиной? Если все-таки рискнуть? А? Что?! — Бунич передернулся. — А ну вас к дьяволу! Делаем! Толку-то от вашего дела! Мне сейчас нужно! Понимаешь, сию минуту! А не завтра!

Швырнул трубку на место, с холодным бешенством процедил:

— Делают! В положенный час дело бы делал, а не дрых! Сурок!

— Какой там сурок! Убивец! — зло добавил Кулагин.

Солюс наклонился к стоящему рядом с ним Рудневу, тихо спросил:

— Это о ком так?

— О Корюшине. На нем вина. В порту на Гренаде ночью на корме дежурил и задремал. А когда продрал зенки, увидел, как двое неизвестных пробежали по палубе и со слипа сиганули в воду. И представляете, Корюшин об этом ни слова. Сдрейфил. Только тогда и сообщил, когда взрыв случился. Раскаялся, гад.

«Корюшин? Третий механик… Не тот ли, — подумал Смолин, — на кого в Чивитавеккья жаловался Чайкин, — группе идти в город, а он дрыхнет».

— На северной оконечности гряды должен быть автоматический маяк. Так по лоции, — сказал Кулагин, пошарив биноклем в заоконном сумраке. — А маяка не видно. По времени уже должен проблескивать.

— Может, испортился? — предположил Руднев. — Захлестал шторм. В такую погоду даже маяки могут погаснуть.

— Маяки никогда не должны гаснуть, — отважился вступить в разговор Солюс. — На то они и маяки.

На Солюса взглянули с недоумением, но промолчали.

— А знаете, что значит в переводе Карийон? — ободренный молчанием, снова высказался Солюс. — Это значит колокольный. Земля колоколов!

Ему не ответили и на этот раз.

— Справа на траверзе мыс Западный, капитан! — сообщил Кулагин, наклонившись над раструбом локатора.

— Понял! — Капитан взглянул в лобовое стекло, потом подошел к окну по правому борту, постоял возле него, всматриваясь в сумрак вечернего океана, словно надеялся разглядеть этот самый мыс. — Вертит нас, как балерину, и не поймешь, где что!

И как бы в подтверждение его слов, судно, вздрогнув под очередным ударом волны, стремительно завалилось на правый борт, да так круто, что за квадратом окна, к которому притиснуло капитана, где-то совсем рядом блеснула белая пена волны. «Онега» лежала на боку мучительно долго. Смолин слышал рядом тяжелое дыхание Солюса, тот цеплялся за кресло штурвального, а за пояс его держал одной рукой Аракелян.

— Ничего себе! — подытожил голос Руднева, когда судно снова вышло из крена. — И вправду балет!