Евгений Гулак - Голубая ель [Рассказы и очерки]

Таран получился настолько сильным, что «мессер» оказался разрезанным пополам. У шумиловского самолета отлетел винт с редуктором, потом рассыпался мотор. «Миг» вспыхнул, пламя мгновенно охватило кабину. У Шумилова загорелись унты и шлемофон…

— До земли оставалось метров двести, — рассказывал Иван Петрович, — когда я покинул горящую кабину. И надо же было такому случиться — зацепился воротником мехового комбинезона за стабилизатор падающего самолета. Ну, думаю, отлетался. Только моя сила и в не меньшей степени мое отчаяние помогли мне в воздухе оторвать намертво пришитый к комбинезону воротник. Таким вот образом и спас свою жизнь. А когда почувствовал, что освободился от обломков самолета, дернул вытяжное кольцо. Парашют раскрылся. И с хлопком наполнившегося воздухом купола я врезался в ветки дерева, сорвался с него и упал в снег…

Чуть в стороне послышался какой-то звенящий взрыв, за ним — второй и третий. Шумилов повернул голову в сторону взрывов. Недалеко от того места, где он приземлился, над заснеженным полем вспухали метелки разрывов. «Из минометов лупят, гады, — догадался летчик, — должно быть, линия фронта рядом проходит, на нейтралке опустился…» Вспомнил, когда летели в район штурмовки, по дороге, ведущей в сторону Юхнова, шла наша крупная пехотная часть. «Вот это влип, так влип, — подумал Шумилов. — Чего доброго, еще фрицы нагрянут. Наверняка видели, как я падал на землю». Затем перевернулся на другой бок, освободил правую руку. Проверил, не оторвался ли во время падения пистолет. Кобура была на месте. На душе стало веселей: с пистолетом воевать можно…

Минометный обстрел не прекращался. Летчик попытался было считать разрывы, но тут явственно послышался конский топот. Затем его окликнули:

— Эй, летун, ты жив?

Шумилов попытался разжать обожженные губы и подать голос, но из этого ничего не вышло. Говорить он не мог даже шепотом. Пригибаясь к лошадиной шее, к нему приближался всадник в шапке-ушанке со звездочкой, в телогрейке. Позже он узнал, что его спасителем оказался старшина пехотного подразделения. Старшина быстро соскочил с седла и не очень командирским голосом, но весьма повелительно потребовал: «Давай-ка, парень, смотаемся отсюда побыстрее. Видишь, как лупят, окаянные!..»

Взвалил он грузное тело Шумилова с трудом на седло, да так, что руки того волочились по земле, и пустил лошадь рысцой, а сам бежал рядом, придерживая летчика, чтобы тот не свалился. К счастью обоих, почти рядом оказался овраг, который надежно их укрыл…

В первые послевоенные годы Шумилов был старшим штурманом одного из истребительных полков, и автор этого очерка часто готовил бортовое вооружение его истребителя к стрельбам, теперь уже учебным. Потом Иван Петрович окончил военно-воздушную академию. Служил штурманом авиационного объединения, командиром полка, заместителем командира авиасоединения…

После увольнения в запас работал летчиком-инструктором в Гражданском воздушном флоте, участвовал в испытаниях новых типов самолетов. Лишь недавно ему пришлось уйти с летной работы: подвело зрение. Но он не расстался с авиацией.

На протяжении многих лет Иван Петрович ведет активную воспитательную военно-патриотическую работу. Его знают в школах и на заводах, в институтах и воинских частях. Он получил сотни писем со всех уголков Советской страны: от друзей-однополчан, от пионеров, воинов Советской Армии и Военно-Морского Флота, от своих земляков из Сумской области. Но самым дорогим для него было письмо матери его фронтового побратима Ивана Заболотного Агафьи Ивановны.

«Дорогой сынок! — писала она. — В юбилейные дни 30-летия Победы над фашистской Германией видела и слышала тебя по телевизору. Спасибо тебе огромное, что про наших Ванюшек не забываешь, что многое сделал, чтобы память в народе жила о них вечно…»

Узнавая о Кожушкиных, вглядываясь в их обычные для нашего времени судьбы, я как бы заново перечитал знакомую мне с юношеских лет книгу, которую писала сама жизнь. И эта жизнь одной военной семьи показалась мне заслуживающей того, чтобы о ней узнали читатели.

Начну рассказ не с начала, а, пожалуй, с конца. С того самого дня, когда в Москве проходил XVII комсомольский съезд. Делегатом на него авиаторы Н-ской части послали молодого летчика-истребителя лейтенанта Юрия Кожушкина. Почти одновременно с ним в столицу выехал и его отец, бывший летчик-штурмовик подполковник запаса Николай Алексеевич Кожушкин. Он получил приглашение ЦК ВЛКСМ выступить по Всесоюзному радио и Центральному телевидению.