Николай Самохин - Рассказы о прежней жизни [сборник litres]

Какой-то проспавший утренний холодок парень делал обстоятельную зарядку. Он пробежал мимо меня, высоко и правильно вскидывая бедро. Потом еще раз. Окно все не открывалось. Парень закончил третий круг. Выдыхательно помахал руками, сел рядом.

Заглянул в мой листочек и громко сказал:

– В строительный документы уже не принимают. Я знаю, у меня туда кореш поступает…

Я промолчал.

– А на гидрофак – тем более, – добавил он. – Там конкурс – шесть человек.

Я зачеркнул последние два слова и поднялся. Теперь было вполне не рано забирать документы.

В комнате приемной комиссии сидела только секретарша, та самая, с золотыми нашивками на рукаве.

– Агарков, Агарков, – сказала она. – Что-то такое, не могу вспомнить… Да! Вас просили зайти в деканат.

– Ничего не понимаю, – сердито сказал декан. – Вы же почти круглый отличник – и забираете документы. Передумали? Так у нас другие факультеты есть. Да и поздно передумывать.

Я объяснил ему, в чем дело. Декан слушал, приговаривая «так-так», и вроде веселел. Потом, неожиданно переходя на «ты», спросил:

– Что ж, черное от белого не отличаешь?

– Черное от белого отличаю, – сказал я.

– Какой цвет? – вдруг ткнул он кривым мундштуком трубки в карту, прямо в Советский Союз.

– Красный.

– А это? – Он поднял авторучку.

– Голубой.

– А лысина моя какого цвета? – закричал декан.

– Голова у вас розовая, – сказал я.

– Голова! – фыркнул декан. – Какого же они черта!..

Я пояснил, что путаюсь только в оттенках.

– Ишь ты, – явно издеваясь, сказал декан. – Серьезный недостаток. А ну-ка, пойдемте к этой мадам.

Уже в коридоре он остановился и, больно взяв меня за руку, сказал:

– Кстати, дорогой, как будущему гидротехнику, вам надлежит запомнить: земснаряд никуда вести не надо. Это судно не управляемое, а буксируемое. Го-ло-ва!

…Алексеич зубрил физику.

– Ну? – отбросив учебник, спросил он. – Помог лысина?

– Мировой дядька! – сообщил я, не успев даже подумать, откуда он знает, что я был у декана. – Просто замечательный дядька!

– А ну-ка, какой цвет? – спросил Женька, поднимая синюю ученическую тетрадь.

– Черный цвет! Зеленый! Бутылочный! Серо-буро-малиновый! Черт полосатый! – Я повалил Женьку на кровать и начал дубасить кулаками по спине. – Коричневый! Бордовый!..

– Митя, – остановил меня Алексеич. – Побереги энергию. Физика послезавтра.

Да, послезавтра физика – первый экзамен.

А я не прочитал ни странички. И как раз по физике-то у меня четверка.

– Физик у нас, ребята, между прочим, был… Враг народа.

– Ого! – сказал Женька. – Школу поджег?

– Да нет. В тюрьме за что-то сидел. И вообще темная личность. Я ему на экзамене трансформатор сжег.

– Двойка? – спросил Женька.

– Нет, четверка.

– Ну какой же он враг народа? Это ты враг прогресса.

– Заткнитесь, – сказал Алексеич и встал.

И сразу половина комнаты стала полосатой из-за его тельняшки.

– Ты, Митя, когда последний раз шамал?

– Вчера утром.

– Вот, – покачал головой Алексеич, – видали йога? Давай за Полинкой – и в столовую. Ну что ты окаменел, генеральский зять? Давай, давай, она же еще ничего не знает. Да есть у тебя совесть или нет?

И чуть не выдвинул меня за дверь вместе с кроватью, за которую я уцепился.

Наверное, это был такой счастливый день. Полина первым делом обследовала мое ухо.

– Распухло. Будешь еще гулять с посторонними красавицами?

– Ладно, – сказал я. – Довожу до сведения: был у декана…

– Он был, – дернула плечом Полинка. – Да Алексеич и Женя еще вчера к нему ходили. Сразу же, перед цирком. Съел?

Я съел. Проглотил не пережевывая. Ну хватит! Идиотских положений больше не будет. Отходил в несчастненьких. Оттенки кончились. Начинаются основные цвета – экзамены.

– Хорошо-о! – говорит Алексеич с какой-то зябкой бодростью, словно только что выскочил из-под холодного душа. – Ух, хорошо.

Хорошо… Впрочем, у него-то не совсем. У него – посредственно. У меня – отлично. Мы с ним сдали физику. Женька с Полинкой написали сочинение. Они в другом потоке.

Мы сейчас все в одном потоке – в уличном. Мы шагаем легко и четко, как на параде, и милиционеры сигналят нам полосатыми, как Алексеичева тельняшка, жезлами: путь открыт!

Все пути открыты! Все дороги ясны. Прав Алексеич: хорошо жить на свете! Только… Только впереди идет Полинка – узкоплечая, стройная, с тонкими, изящными, как у танцовщицы, руками. Она знает, что мы смотрим на нее, и дурачится. Надела мохнатую кепку Алексеича, чуть пританцовывает на ходу и через плечо улыбается нам, морща нос.