Николай Олейник - Жилюки

— Тихо! — послышалось из тамбура. — Никаких самолетов над эшелоном нет. Впереди, наверное, путь разбит. Сидите все на своих местах.

Говорил, видимо, проводник. Степан полежал немного, собираясь с мыслями, а потом слез с полки. «Это, наверное, надолго, — подумал. — Отсюда и начнется». Осторожно, чтобы никого не зацепить, пробрался к выходу.

— Сказано — сидеть на месте! — преградил ему дорогу какой-то мужчина.

— Не волнуйтесь, я слышал, — вежливо ответил Жилюк и прошел в тамбур.

— Вам куда, гражданин? — спросил проводник, заметив спускавшегося по ступенькам Степана.

Жилюк спрыгнул на землю.

— Не знаете, серьезное повреждение? Долго придется стоять? — подступил Степан вплотную к пожилому железнодорожнику.

— Скажут, — как-то неуверенно ответил тот.

Широко ступая со шпалы на шпалу, Степан пошел вперед.

У паровоза, легко дышавшего паром, стояла группа людей, преимущественно штатские. Впереди метрах в двадцати слабо вырисовывался силуэт не то платформы, не то дрезины, оттуда слышались голоса, лязг железа, глухие удары молотов.

— Путь ремонтируют, — сказал кто-то в толпе.

— Может, им помочь, скорее поехали бы.

Несколько фигур двинулись, за ними, словно колеблясь, пошли остальные. Пошел с ними и Степан.

…Горизонт уже начал сереть, когда ремонтники закончили работу. Степан решил не возвращаться в вагон. Ремонтники охотно взяли его к себе в дрезину. Ехали медленно. Утомленные бессонницей и работой, все молчали, курили, кое-кто, облокотясь о стенку кузова, пытался вздремнуть.

Дрезина прогремела мостом, перекинутым через реку Стоход, миновала небольшое, поросшее кустарником болото. Колея дальше пошла по полям. Сквозь маленькое оконце Степан смотрел на свой буйнозеленый край, и сердце его сжималось от горечи. «Только-только начало все прорастать добром… Только ведь взялись по-настоящему за дело…»

До Копани оставалось километров десять, как вдруг небо в той стороне расцвело разрывами зенитных снарядов.

— Опять началось. Не дает ни минуты отдыха, — сказал кто-то из рабочих.

По небу шарили быстрые руки прожекторов.

— И зачем они им подсвечивают? — недовольно проговорил один из ремонтных рабочих. — Сбить не собьют, а себя обнаружат.

— Служба, — высказался другой. — Такая у них служба.

— Освещают цель, — добавил Жилюк.

Впереди по ходу поезда взметнулись несколько гигантских огненных снопов. Они вздымались все чаще, а в небе все гуще вспыхивали огни разрывов. Земля, притихшая от усталости, заохала, застонала, поднималась заревами пожаров. Взрывы то приближались, то отдалялись, то ослабевали, то раздавались с новой силой. Моторист сбавил скорость, дрезина прокатилась несколько десятков метров и остановилась.

— Посигналь им, — сказал моторист и ткнул рабочему фонарик. — Дальше не поедем.

Рабочий грузно спрыгнул на насыпь и пошел навстречу поезду. Вскоре он возвратился.

— Остановились, — сказал глухо.

— До города отсюда далеко? — спросил Степан.

— Километров пять. Здесь рядом шоссе, но вряд ли сейчас кто-нибудь туда поедет.

Из дрезины вышли все, собрались на насыпи и смотрели на город, бушевавший пожарами.

— Перемесит, проклятый. Опомниться не даст.

У эшелона, стоявшего совсем близко, суетились люди. Уже рассвело, и было видно, как некоторые выносили из вагонов чемоданы, ссаживали детей.

К дрезине подошли несколько человек.

— Надолго стали?

Никто не торопился с ответом.

— Разве не видите? — наконец сказал кто-то из ремонтников, — Может, и совсем не поедем. Колея, видать, начисто разбита.

— Скажите там, чтоб не шатались у вагонов, — посоветовал моторист, — могут заметить, и тогда…

«Пойду, пожалуй, — соображал Степан. — Застряли, видно, надолго». Он еще немного постоял в нерешительности и, не говоря никому ни слова, спустился с насыпи.

Разлучаться со смертью, когда ты уже решился принять ее, — не так-то просто. Андрона Жилюка втянули в кузов грузовой машины, и он уже приготовился крикнуть в толпу свои последние слова. Это он решил твердо, а все остальное, что творилось кругом, было каким-то смутным, страшным сном. Поэтому Андрон не сразу сообразил, почему руки, так цепко державшие его, вдруг ослабли, солдаты встревожились, куда-то побежали, стреляя из автоматов, толпа на площади заколыхалась. В ушах — трескотня выстрелов, крики, а он стоял под виселицей на необычайно зыбком помосте, готовом в любую секунду выскользнуть из-под его ног. Андрон стоял, мужественный и сильный, и до его сознания никак не доходили крики односельчан: