Николай Олейник - Жилюки

Понимал: чего-нибудь требовать от слабого, тем более кричать на него, ругать — напрасная затея. Тут надо пересилить себя и терпеть. Были бы какие-нибудь лекарства, на худой конец, хотя бы водка, дал бы ему, паршивцу. Скорее бы наступила ночь, он разведет огонь, откроет дверь, все же будет какое-то облегчение, а то недолго и задохнуться.

Были минуты, когда Чарнецкий бредил, что-то бормотал в горячке, кого-то звал, но кого именно — понять не удавалось, да Павел не очень-то и прислушивался к его бормотанию. Ему все больше и больше не давала покоя мысль — как быть, что делать дальше, не сидеть же в самом деле волком, пока тебя сцапают. А что произойдет именно так, у него не было никаких сомнений. Дело только во времени — не взяли сегодня, возьмут завтра, послезавтра. Главное — возьмут. Иного выхода нет. Он загнан в угол, в тупик, в охотничью яму.

Что же делать? Сдаваться? Зачем же тогда было сидение, надежды, поиски укрытий? Столько претерпеть — и вот вам, берите меня. Вот был бы смех! Для всех тех…

Как-то поймал себя на том, что «все те» — это же односельчане, глушане. Ровесники, старшие, младшие. Все эти Гурали, Гривняки, Иллюхи, Филюки, Жилюки… Да, да. И Жилюки, потому что с ними ведь и Андрей, и Степан… Так что же, враги они или он им изменил? И кто над кем должен устраивать суд?..

Безумный вскрик заставил Павла содрогнуться. Кричал Чарнецкий. Он звал какую-то Барбару, тянулся к ней скрюченными грязными руками, смердючим телом, кого-то проклинал, умолял, вымаливал у кого-то прощения.

Павел вскочил, затряс Юзека, чтобы умолк, но тот не слышал его, он вообще не реагировал ни на какие прикосновения — болезнь сделала его бесчувственным, Чарнецкий барахтался, порывался вскочить и кричал, кричал. Ночной крик, глухая подземельная темень откликнулись в Павловой душе страхом. «А холера бы тебя взяла!» — ругнулся он и шершавой немытой ладонью зажал ненавистный рот. На какой-то миг в землянке стихло, слышно было только тяжелое посапывание, но вдруг зубы Юзека впились в Павлову руку, он рванул ее, зашипел от боли и, не помня себя, сдавил Чарнецкого за глотку. Что-то хрустнуло под пальцами, однако Павел не разнял их, — его вдруг охватила безумная злость, замутила мозг, и он уже не мог противостоять ей. Все, накипевшее в душе, внезапно взорвалось нечеловеческой ненавистью, страшной жаждой мести — неважно кому и за что, но мести, мести, мести. Голова все сильнее наливалась свинцовой тяжестью, и по мере этого сильнее сжимались пальцы. Вот тело под ними передернулось, задрожало мелко и вмиг обмякло, вытянулось, стало неестественно покорным. Павел спохватился, ослабил пальцы, почувствовал, как под ними быстро-быстро запульсировала и вдруг замерла тоненькая жилка. Павел схватил Юзека, поднял, будто пытаясь вытрясти из него немощь, и со зла бросил на нары. Дикий смех вырвался из груди Павла. Он хохотал, бился головой о склизкую подпорку, за которую держался. Вдруг его затошнило, и он, цепляясь за стены, будто слепец, потянулся к дверке…

Закончился учебный год, и директоров школ вызвали в районе отчитываться. Ехать в Копань Галине Никитичне было с чем — столько собралось всяких вопросов! Прежде всего — строительство. Хотя и опекают ее колхоз и сельсовет, однако и для нее остается немало мороки: парты, учебники, тетради, топливо… И заявка на учителей конечно же, и обувь, одежда сиротам, питание. Значит, надо ехать, добиваться, настаивать.

Галина считала себя слабым руководителем, неопытным, главным своим аргументом она избрала положение села — дескать, всем известно, какая беда обрушилась на него и в чем оно сейчас нуждается. Впрочем, ей не приходилось прибегать даже к этому аргументу — стоило лишь назвать Великую Глушу, как все понимающе кивали, смотрели на учительницу с сочувствием и сожалением. Однако с разрешением ее вопросов не спешили, и Галина в конце концов пошла к заведующему — немолодому, страдающему одышкой человеку, который сидел в облаке едкого табачного дыма, выложила ему все свои претензии. Заведующий разложил все по полочкам: достраивает школу колхоз — по этому поводу у него есть прямые указания высших инстанций; топливом обеспечивает сельсовет — это давно известная истина; учебники и тетради — по мере поступления; с одеждой… одним словом, будет видно.

— А кадрами укомплектуем, — твердо пообещал заведующий. — Штат обеспечим.

— Так вы хотя бы наряд на топливо дайте, что ли, — не отставала учительница.