Леонид Леонов - Конец мелкого человека

— Эх, вы, чудак, — посмеялся ему Федор Андреич, — какой вы! Неужто ж вся культура только в том, чтоб с меня брюки не упали! Разве человек на земле ради пуговицы живет?

Мухолович стесненно молчал. Только постояв несколько минут, он снова заговорил — о новом для Лихарева, не высказанном ему еще ни разу. Оглянувшись на кухню, откуда был слышен плеск, — сестра занялась стиркой, — Мухолович подошел вплотную к Федору Андреичу.

— У нас будет небольшой взаимный разговор… — с обычными ужимками почтения начал он, притворив дверь на кухню. — Ваша сестра очень больной человек, ее беречь надо, однажды может не вернуться из очереди… Сейчас разогревала на завтрак вам лошадиную голову и сказала, что вы писали большой труд об этом… ай, забыл! Я же неученый, я человек дела…

— Ну, о мезозойском климате, скажем, писать не ко времени пришлось! А в чем дело? — уже не раздражаясь, отозвался Федор Андреич.

— У меня правило копейки не доверять людям, они над тобой же смеяться будут. А Мухоловичу же неинтересно, чтобы над ним смеялся профессор Лихарев. Вот, мы заключаем с вами договор без наклейки марок: вы пишете дальше свой труд, а я вам за это ношу всего… ну не всего, конечно! Где достанешь для профессора портвейн или ветчину, когда и мыло по карточкам. Просто все падает из рук…

За месяц их знакомства Федору Андреичу как-то не приходилось вникать в душевные побужденья своего благодетеля; приношения Мухоловича, сельдь и пшено, доставлялись череззадний ход и там же, на кухне поступали в разделку. Внешне поведение Мухоловича вполне удовлетворительно объяснялось полагающимся благоговением последнего перед культурой. Но с некоторого времени Федор Андреич начал испытывать неловкость при произнесении этого хоть и высокого, но слишком отвлеченного пароля, содержавшего сомнительное право на чужой паек.

— Простите, Исак Иваныч… разумеется, это глупо — выяснять происхождение каши, которую в полупещерных условиях тебе дарует судьба, — нетерпеливо забормотал Федор Андреич, — однако не скрою, до смерти интересно узнать, какого черта ради вы расстаетесь с имуществом, составляющим первоочередную, даже философскую ценность нашего времени?

Тот вполоборота, не без испытующего лукавства, покосился на любознательного профессора:

— А культура?

— Культура… — немедленно раздражился тот, — есть совокупность всех духовных и материальных приобретений нации! это в обоих смыслах — состояние народное! И оно не может, черт возьми, держаться иждивением частных лиц.

Мухолович помолчал, и вдруг поразительные перемены стали происходить в его облике, и прежде всего исчез анекдотический акцент, как только сквозь манеру поведенья стала просматриваться душа. Впервые Федор Андреич различил уже совсем немолодой возраст и неказистый облик самого волшебника, должно быть немало навидавшиеся горя, с насупленными бровями, глаза, и вот, машинально сравнивая, даже коснулся своих запущенных, как ни странно — таких же, как у Мухоловича, серых и впалых — щек.

— Вы хотите начистоту?.. не знаю, попробую! — пожал плечами Мухолович, не спуская с Федора Андреича странно проблеснувших глаз. — Я вам скажу: сколько лет, и уж дети, а еще вижу во сне, как я бегу по двору от спущенной собаки, и такой симпатичный, знаете, господин в халате с кисточками наблюдает мне вдогонку. Это, наверно, очень смешно смотреть, как человек в чем-то длинном, как в мешке, убегает вприпрыжку… ну, как же она называется, эта зверская порода, когда морда как чугунный замок и немножко набок? О, не-ет, теплые штаны даже и летом полезная вещь. И тогда у меня открылась странная психология, после того переживания: мне ужасно захотелось, чтобы профессор Лихарев написал свою книгу про то, чего нет…

— Чувствую в вашем рассказе что-то бесконечно болезненное, даже дерзкое, но, простите, не понимаю, — мучительно тянул Федор Андреич.

— А вам непременно надо все понимать? Это никакой головы не хватит, если все понимать! — И снова потешный акцент зазвучал в речи Мухоловича. — В конце концов, пшено же — это более нормально для человека, чем лошадиная голова. Не думайте, чтобы я принципиально возражал против конины… Говорят, это даже характерно в переходные, к счастью, эпохи! Но только лошадиная голова… лично я как-то не могу считать лошадиную голову за хорошее питание, это скорее историческая необходимость. Я бы сказал, для нее, кроме аппетита, нужен еще героизм и даже немножко зверство!