Вячеслав Шугаев - Избранное

Постоянное стремление Пушкина к «возвышенной дружбе» есть органическая потребность яркой индивидуальности в гармонии человеческого духа, противостоящей хаосу разобщенности. Индивидуализм для Пушкина равно чужд и как мировоззрение, и как жизненная позиция. Осмыслить, а тем более воспринять традиции Пушкина — значит в какой-то мере приобщиться к постижению «высшего выражения благороднейших человеческих чувств».

Нет, я вовсе не собираюсь утверждать, будто Вячеслав Шугаев единственный или только один из немногих, кто в своем творчестве приобщается к пушкинским традициям. Скорее он один из многих, кто к ним приобщен, однако он тут идет своим путем, и в этом-то как раз и видится самобытность его творческих исканий. Во всяком случае, трудно назвать другого современного писателя, который столь последовательно и глубоко исследовал бы одно из «высших выражений благороднейших человеческих чувств», какими являются дружба и товарищество, когда они нужны не на какой-то крайний случай, а на каждый день, когда взаимная требовательность друг к другу возвышает человека, а измена в дружбе оставляет в душе не менее горький след, чем измена в любви.

В книге «Деревня Добролет» В. Шугаев рассказывает, как он слушал пение бывших фронтовиков и какие чувства его при этом охватили:

«Но вот запели фронтовики, пятеро морщинистых мужиков с одинаковой, только что набежавшей хмурью на лбах. Они разом вздохнули: «Враги сожгли родную хату», — и я понял: подпевать не надо, неловко, неуместно подпевать.

Как проникнуться их товариществом? Научиться ему? Как преодолеть черту, отделившую воевавших от невоевавших? Что случилось с их сердцами, столь широко раскрывшимися товариществу?

Неужели только через кровь и достигают его?!

Фронтовое товарищество, возникшее по трагической необходимости, обернулось для воевавших святым, бесценным даром судьбы. А нам, невоевавшим, никогда не достичь его высоты, нам лишь томиться и жаждать его чистых ключей…»

Я ранее употребил словосочетание «тема дружбы». Нехорошее, школярское, мертвое словосочетание, запавшее еще от чтения школьных учебников, написанных холодной рукой. Дружба — это не тема, дружба — это целое мировосприятие, целое миропонимание жизни, дружба, товарищество — это чувства судьбоносные. Способность к дружбе, товариществу — первый признак высокой человечности.

Герой ранней повести В. Шугаева «Караульная заимка» Володя Зарукин струсил и фактически предал своего друга Кеху, и дружба, естественно, разладилась. Внутренние терзания приводят Володю на Караульную заимку, где жил его дед — партизан гражданской войны. И тут то ли во сне, то ли в полузабытьи Володя переносится в далекую эпоху гражданской войны. Вплетение этой «ретроспекции» в настоящую судьбу героя служит причиной его нравственного очищения.

Но, в общем-то, для Шугаева нехарактерно решение нравственного конфликта через столь условный «ход». Обычно он, не ставя героя в какие-то исключительные ситуации, исследует жизнь под тем углом, который позволяет ему выявлять содержание нравственного поиска своих героев. И такой угол зрения — испытание на верность. Если мы возьмем его повести «Бегу и возвращаюсь», «Осень в Майске», «Забытый сон», «Петр и Павел», «Вольному воля», то увидим, что здесь все главные герои показаны в сфере их трудовой деятельности и будничной жизни.

Молодые инженеры Матвей и Осип (повесть «Бегу и возвращаюсь») дружат вроде бы по-настоящему, их объединяет не только общее дело (служба), но и общая мечта. Осип когда-то предложил идею и пригласил Матвея совместно разрабатывать проект. Матвей откликнулся и полностью отдался работе. Осипу же, по сути дела, было наплевать на все идеи и на все проекты: сначала он попросту покрасовался своей идеей перед другом, а теперь, когда Матвей весь ушел в работу, он красуется перед другими…

И после ссоры с Осипом Матвей мучительно рассуждает:

«Да-а… Как все вздорно и нелепо. Пока я кому-то прихожусь просто сослуживцем, однокашником — у нас милейшие отношения: без нервов, капризов и прочих антимоний. А случись между нами какая откровенность, обменяйся мы, так сказать, душами, и начинаем жилы тянуть. Чего-то недовольничаем все, невозможного требуем от собственных персон…»

«Невозможного требуем от собственных персон…»

Осип был не готов к такому режиму отношений, когда взаимное требование «невозможного» и есть то, ради чего и возникает союз двоих людей. А может быть, Осип был таким человеком, для которого это «невозможное» — вообще невозможно? Но главное в повести не разоблачение Осипа, главное в ней — содержание переживаний человека, обманувшегося в дружбе.