Семен Бабаевский - Знамя жизни

— А какой же?

— Ну, всегда, не зная человека, мы думаем не столько о нём, сколько о его должности…

— И по должности судим? Тут нетрудно и ошибиться, а особенно; если в этой должности женщина. — Татьяна прищурила оба глаза и улыбнулась. — Эх, должность, должность. Да вы проходите в комнату… Я тут одна. Няня пошла в магазин, а муж ещё не явился… Думаю, Марина Николаевна, вы со мной согласитесь: трудно нам, женщинам, — на службе мы одни, а дома — другие. У вас нет вот этих пелёночек и вот этих милых глазёночек?

И Татьяна, не ожидая ответа, начала целовать ребёнка жадно, по-матерински ненасытно, а у Марины Николаевны шевельнулось в груди что-то такое — не то зависть, не то горечь воспоминаний. Вспомнилось давно забытое: вот так же когда-то она целовала свою маленькую Лушу…

— Девочка? — участливо спросила она.

— Да нет! Мальчик! Разве не видно — головастый, весь в папашу…

От того ли, что вспомнилась давно забытая материнская радость, или от этой по-женски хорошей зависти; от того ли, что Татьяна, являясь секретарём райкома, так умело и целовала и держала на руках ребёнка, или от того, что хозяйка дома была в переднике; что светлая её коса заплетена умелыми руками и уложена на голове со вкусом; от того ли, что Татьяна привычно и запросто расстегнула кофточку и, прикрывая косынкой полные, с коричневыми пятачками сосков молодые груди, начала кормить сына, — только на сердце у Марины Николаевны стало покойно и радостно, точно она и в самом деле приехала не к секретарю райкома, а к своей младшей сестре…

* * *

Пришла няня, женщина полная, седая, и Татьяна осторожно усадила в её мягкие руки сына, быстро застегнула кофточку, как бы говоря этим, что вот, мол, я уже и другая — та, которая тебе нужна, и теперь мы можем побеседовать о деле, — и увела гостью в соседнюю комнату.

Они сели на диван. Марина Николаевна молчала — думала о том, как и с чего начать разговор не о детях и не о каких-то женских заботах, а о том главном, ради чего она сюда приехала… Татьяна, хотя и делала вид, что теперь она готова заняться только журавской делегаткой и выслушать её, мысленно всё ещё находилась с сыном (мать, что тут скажешь!). Поэтому, сама не зная почему, начала рассказывать о том, как мальчик быстро научился ходить (однажды утром встал — и пошёл!); как плакал, бедняжка, когда на розовых молоденьких дёснах прорезались острые и белые, как стёклышки, зубки; какие заучил смешные слова, — сказала о том, что старшего сына, который задержался в школе и скоро должен явиться, звать Михаил, а младшего Серёжа, — имя дали в честь усть-невинского Кавалера Золотой Звезды; что ей хотелось бы поехать с делегацией в Журавку, чтобы повидаться с Сергеем Тутариновым и его женой Ириной, но что сделать ей это не позволяет вот этот маленький Сергей Стегачёв…

— Разве у вас девичья фамилия? — спросила Марина Николаевна, понимая, что в эту минуту никак нельзя начинать разговор о цели её приезда.

Лицо Татьяны сделалось грустным, взгляд — задумчивым: она смотрела на лампу, стоявшую на столе под зелёным колпаком, видимо, вспомнив что-то невесёлое и горестное.

— Первый муж был Андрей Нецветов… В войну погиб… Теперь у меня муж Илья Стегачёв… Этот — писатель! — добавила она нарочито громко, как бы желая скрыть грустное раздумье.

— Писатель?

— А что вас так удивляет?

— Нет, конечно, не удивляет… Я просто… — Марина Николаевна не договорила и подумала: «Что-то у нас с ней много в жизни схожего… И у неё, как и у меня, первый муж погиб на войне. И она, как и я, второй раз замужем… И второй муж, как и у меня, писатель…»

— Вы, верно, ещё и в глаза не видели вот эту повесть, — и Татьяна взяла со стола не очень толстую книгу в зелёном, под цвет весенней травы, переплёте. — «Кубанские зарницы» — сочинение Ильи Стегачёва… Жене, конечно, приятно.

— И в книжном магазине я не видела…

— В продаже её ещё нет — только вчера Илюша получил авторские экземпляры.

Быстро и не то, чтобы вошёл, а вбежал мальчик лет десяти-двенадцати, быстроглазый, энергичный. И по тому, как он смело поздоровался с незнакомой ему тётей, как бросил на стол сильно потрёпанный, видавший виды портфель с книгами, как в это время у Татьяны радостью заблестели глаза, Марина Николаевна поняла, что это и был Михаил Нецветов. Взгляд серых, больших глаз у мальчика был строгий, не по возрасту волевой; на низко остриженной угловатой голове непокорно торчал чубчик с характерным завихрением — видимо, из-за этого завихрения и оставляли этот пучочек волос; на затылке по-казачьи лихо сидела кубанка из серой смушки.