Михаил Никулин - Повести наших дней

И они поговорили о своей незадачливой домашности и тихонько посмеялись, когда Хвиной рассказал, как нынче, впервые оказавшись во дворе Наума, он угадал, кто у него разместился в низенькой каменной постройке под крутой соломенной крышей.

— Гляжу на дверь, что пошире, думаю: тут телка или коровка… Гляжу на ту, что поуже и пониже, — не иначе, думаю, тут овцы… Дальше совсем низенькая дверь… Ну, а тут, думаю, или куры, или поросенок… Только подумал, как там сразу захрюкало. Поросенок!..

— Он такой у нас: хрюкает с вечеру, хрюкает в полночь и на заре. Уродился разговорчивым… А угадать тебе нетрудно: ты — овчар, я — пастух… Люди одного сословия.

Теперь ехали уже самым гребнем. С Кучарина сильней потянул резковато морозный ветерок. Звезды на темно-синем небе заметней задрожали. Науму жена вручила зипун: в непогоду всегда пригодится. Он накинул его себе и Хвиною на голову, чтобы ветер не донимал.

— Ты ведь без жены больше трех лет, а без нее временами как в засушливое лето…

— Бывает, что…

Но что именно бывает, этого Хвиной не успел поведать: снизу донесся раскатистый выстрел из винтовки, а с розвальней — негромкий, но сердитый голос Кудрявцева:

— Приструни! Спешимся около хутора!

Под полозьями со свистом зашуршал снег. С головы Наума сорвало и отнесло назад зипун.

— До новой встречи, — сказал Наум зипуну и посоветовал Хвиною: — Крепче, браток, держись!

И дальше они оба, оказавшись во власти настороженного ожидания, во власти быстрого движения и, главное, повинуясь воле своих товарищей и единомышленников, уже не могли ни о чем разговаривать.

Стычка с бандитами из-за ясеноватского амбара произошла на рассвете. И хотя она была очень короткой, но ей предшествовало много беспокойства и волнений. Прежде всего обсуждали, в каком из окраинных дворов оставить сани и лошадей с коноводом, чтобы в случае отхода легче было перекинуться за бугор, к забродинским ярам, где удобней обороняться. Потом, выставив охрану во дворах окраинной улицы и около амбара, уж очень долго ждали Якова Резцова, сына Наума, ускакавшего скрытым путем в Кучарин. По словам самого Якова, его задача была проста.

— Доберусь до белотала. Там привяжу лошадь — и по саду к полчанину Колундаеву. Узнаю, что можно, и назад. За полтора часа вполне справлюсь.

В неосвещенной, хорошо натопленной хате, где пахло глинобитным полом, ягненком, свежеиспеченным хлебом, тыквой и шубной овчиной, на лавках разместились свободные от наряда забродинцы и осиновцы. На печи сидел хозяин: серым пятном проступала его нижняя рубаха, темнели густые волосы и борода. Откашливаясь, он задумчиво говорил:

— Сижу вот так же, как сейчас, а оно — бабах! Ужасть, как сильно бабахнуло. Прошел я осторожно в конец левады. Вижу — сторож от амбара возвертается. Спросил его… Конный, говорит, настырно хотел к амбару. Пришлось, говорит, стрельнуть… Теперь страшновато, говорит, стало… Иду, чтоб усилили караул… Сторож мне и сказал, что конный вихрем умчался к Кучарину.

Люди молчали. Хлопала дверь, звякала щеколда: это не сиделось Ивану Николаевичу — он все выходил, прислушивался к шорохам ночи, далеко перевалившей за половину, проверял посты. Все свои размышления, все беспокойство и досаду Кудрявцев высказывал Андрею Зыкову, своему неизменному спутнику:

— Возможно, что они из Кучарина подались в придонские хутора и там начнут разжигать костры. А мы тут из-за Якова блукаем с завязанными глазами… Почему же его так долго нет? Чересчур длинные у него полтора часа. Чего молчишь, дядя Андрей?

— Иван Николаевич, Яков не в гости поехал. Если бы в Кучарине их не было, он бы давно вернулся.

Кудрявцев вздохнул и, сожалея, сказал:

— Как еще несовершенно устроен человек! Нам бы по такому случаю крылья, а они — у вороны!..

— Тогда и у кулаков были бы крылья. Мы ведь с ними вроде одного роду-племени.

И оба усмехнулись.

— Дядя Андрей, что из Москвы пишет Вася?.. Мы же с ним, сам знаешь, какие друзья…

— Пишет, что с ученьем хорошо. В письмах нет-нет да и подковырнет меня за то, что ездил в отступление… Дескать, вы с Хвиноем примыкали к кадетской партии…

Они стояли около поскрипывающей старой вербы. Еще больше посветлела ночь. В вышине шумели ветки. Где-то недружно перебрехивались собаки. Подбежал Яков Резцов и, вытирая вспотевшую голову, сообщил, что бандиты в Кучарине, что сильно охраняются и что лошади у них заседланные.

— Пьянствуют? — спросил Кудрявцев.

— Водкой совсем не угощаются. «Выпьем, говорят, после, когда сковырнем советскую власть». Командир ихний остановился рядом с Колундаевыми. В конюшне кого-то крепко взбучивал: «Там, говорят, только пукнули, а ты уж удирать куда глаза глядят. Из-за тебя, зайца трусливого, дорогу придется искривить!»