Сложность этого характера в том-то и состоит, что он и «новую Россию хочет строить», строить неистово, торопливо, и «свою любовь», привычки жить всецело, по веленью природы, не оглядываясь на суд людской, не заботясь о развитии в себе более сложного строя чувств, он не может прикончить.
При всем этом именно он, Захар, потерявший пост председателя колхоза, избитый братьями Мани Поливановой, в годы войны вообще исчезнувший из поля зрения односельчан, — подлинный центр всей движущейся панорамы романа. И жена его Ефросинья (замечательный женский характер, наделенный всевыносящим терпением, добротой), и дети Захара, и тот же Тихон Брюханов постоянно ищут у него ответа на самые важные вопросы бытия. Враг нового строя Родион Анисимов, сыгравший роковую роль в судьбе Захара, страшится, как и кулацкий сын, полицай Федька Макашин, даже биологического роста — детей Захара. И стреляет в тень, в подобие Захара!
Подобное доверие людей, надежды, обращенные к нему, создают в герое, живой частице народа, особую жизнестойкость, остроту зрения, исторический оптимизм. В часы Смоленского сражения Захар слышит голоса из прошлого, видит картины осады и подвиг мещанина Белавина. А когда он же, израненный и почти умирающий, лежит на краю минного поля — фашисты заставили его, пленного, тащить бороны через это поле, — в нем рождается великая уверенность: «…Он узнавал в себе нечто иное и готов был задохнуться от подступавшего к самому сердцу безжалостного острия — ведь если он, мужик в самой силе, ничего не мог, то что говорить о детишках, о бабах? Он был сейчас беспомощен и слаб, в любую секунду жизнь его могла оборваться, но именно от этой смертельно тающей остроты в себе появилась, окрепла уверенность , что никакого успешного продвижения немцев к Москве нет и не может быть, что война вот теперь только начинает бушевать вовсю и что против разгоревшегося в ненависти сердца народа не может устоять никакая сила» (разрядка моя. — В. Ч. ).
* * *
Роман «Имя твое» (1977) был написан одновременно с появлением повестей Валентина Распутина «Последний срок» и «Прощание с Матерой», повести Виктора Астафьева «Последний поклон» и его же романа «Царь-рыба», чуть позднее повести Виктора Лихоносова «Люблю тебя светло», некоторых рассказов и повестей Василия Белова, то есть тех произведений, которые выдвинули деревенскую прозу — в определенный момент — в центр внимания критики. В этих произведениях произошло, отмеченное сразу же критикой, качественное изменение природы деревенской прозы: в ней ослабел в известной мере интерес к событийной экономической и социологической стороне жизни села, к «производственным» узелкам сюжета, углубился интерес к моральным проблемам, к сдвигам и изменениям в нравственном фундаменте деревенской жизни.
В круг этих же вопросов вводит читателя и роман «Имя твое». Всем — от директора завода Чубарева, академика Лапина, секретаря обкома Петрова (его «голос» как бы из небытия доносится до Брюханова со страниц тетради-дневника!), — всем важна возвышенная связь времени, залог прочности всех дел, всех завоеваний. В связи с этим в романе еще более возрастает значение главного героя. В связи с Захаром — он фактически и живой человек, и легенда — происходит множество событий, «развязывающих» давно завязанные узелки. О порог дома Захара — в леспромхозе на Каме или снова в Густищах — бьются волны высоких, трагедийных страстей.
Вот бывший бендеровец Загреба… Он и здесь, на Севере, терроризировал всю округу… Но власть его не полна, не «природна», не действительна, пока еще есть в мире Захар. Он ищет ответа на муки совести у Захара:
«— К тебе люди тянутся, ты в передовиках ходишь, а люди тянутся к тебе, хотя здесь передовиков не любят. Значит, ты зачем-то им нужен. Зачем же?»
Дело не только в защите Захаром несчастной, многодетной, униженной Загребой семьи Брылика… Захар убивает в самом Загребе убеждение, на котором держится его самоуверенность, власть над людьми. Террор страха, «расцвет» низменных инстинктов, бандитская мораль «умри сегодня ты, а завтра я» — на всем этом держится царствие Загребы. Оно все — от мира сего в его худшем исполнении. Но доволен ли сам Загреба, устойчив ли он хоть временно?
«— Пожар у меня все по ночам в голове, Дерюгин… мозг горит. Неужели все только приснилось — надежды, счастье, сказочные страны, все рассыпалось падучей звездой? Теперь только тьма, комарье, — передернул плечами Загреба, — медвежатина, бандиты, грязь…»
Читать дальше