Михаил Зуев-Ордынец: Остров Потопленных Кораблей

— Нельзя так, Юра. Извини меня, но я все-таки скажу. Узковато жить начинаешь. Только одну точку и видишь — одного себя. Я да я — вот и вся моя семья!

Леха-москвич, взглянув на сразу обозлившееся лицо Коляструка, схватился в комическом ужасе за голову:

— Ой, теперь берегись, Зина! «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»

— Слушай, Слепцова, побереги свою речь для комсомольского собрания, — небрежно и насмешливо начал Коляструк. — Я сам таких, как ты, и жить поучу, и еще кое-чему другому, поинтереснее, поучу, — ухмыльнулся он гнусненько, намекающе.

Зина посмотрела на Юрия растерянно и жалобно, потом вспыхнула до слез.

— Твое дело — на керны ярлыки навешивать, — жестко добавил он, — а в наши дела, в технику, не лезь!

— Ты это брось, Юрка! — сказал вдруг резко Леха-москвич. — Тут не в технике дело. Неужели не понимаешь? Рабочий класс называется! Культ личности разводить начинаешь?

— А тебе завидно, да? — бросился к Лехе Борис. — У Юрия золотые руки, а тебе завидно?

— Что ж, они от рождения у него золотые? — спокойно ответил Леха-москвич. — Кто Юрка без бригады, без смены? Хороший парень — и все. А с бригадой? То-то и оно, Боря!

— Молодец, Леха. Правильно говоришь, — сказал Жумабай, снова улегшийся было на диван. И неожиданно вскочил, поднял с мольбой руки к небу. — Апырмай! Шайтан нас забодай, когда же наконец мы по-новому жить начнем?

— Красивые слова начнем произносить? А скважину красивыми словами будем бурить? — с недобрым спокойствием спросил Юрий и насмешливо помахал рукой. — Гуд бай, покедова!

Он медленно вышел, а за ним побежал Боря Горленко, свирепо сверкнув на бригадира глазами.

— Как говорится, обменялись дружескими речами, — уныло почесал нос Леха-москвич и тоже пошел к выходу. Он протянул уже руку к двери, но она сама распахнулась настежь, грохнув снаружи об стену. С открытых иллюминаторов сорвало батистовые занавески и вынесло через дверь. Рокочущий гул, прилетевший с моря, подмял под себя плавный густой басок буровой.

— Забыли, а хазры тут как тут! На все двенадцать загибает! — захохотал Леха и ринулся за порог.

В распахнутую дверь видно было, как он мчался по свайному мостику. Шторм прижимал его к перилам, пытаясь сбросить в буруны, уже закипавшие у берега, а он бежал, широко раскинув руки, и, захлебываясь ветром, орал:

Далеко впереди Лехи неслись чайками, то взвиваясь, то припадая к земле, Зинины занавески.

С моря на одной мрачной низкой ноте шел плотный, тяжкий гул. В береговых скалах прибой гремел так, что слышно было в буровой сквозь громыханье ротора. Шторм наделал уже беды, угнал железную бочку с соляркой и разбил ее о камни. Ребята подсменных вахт долго возились, закрепляя остальные бочки. А у Губера отказала по непонятным причинам «Урожайка». Напрасно кричал он в микротелефонную трубку:

— Алье! Алье!.. Тюльпан!.. Тюльпан!.. Говорит Полынь, говорит Полынь!.. Отвечайте!.. Перехожу на прием!..

Но Тюльпан, берег, молчал.

В дощатые стены вышки пулями били крупные брызги с моря и песок барханов. Чувствовалось, как напряженно вибрируют, сопротивляясь шторму, стальные лапы вышки, вцепившиеся в бетонные башмаки.

Юрий сидел, сгорбившись, на верстаке. До сих пор не разрядилось томительное, тянущее напряжение во всем теле. Так бывает, когда размахнешься, ударишь изо всей силы, а удар пошел мимо.

Он поднял глаза на тахометр, отсчитывающий обороты бура под землей. Длинная стрелка прибора уперлась в унизительно маленькую цифру и застыла на ней. Так и он уперся в какую-то стену. Он мечтал мчаться на бешеных оборотах к заветной цели, к… своему Маракайбо. Ох, и красивое же, и замечательное же слово! Много оно обещает! А Егорка, овечья душа, сунул палку ему в колеса. Грунт под шарашками проминается, как резина! Нашел чем пугать. И пружинящие грунты, и пористые породы высокой проницаемости, на которых буровик хлебнет горя, и даже глухие монолиты, вроде кремневой плиты, можно проходить на максимальных оборотах. Можно! Сколько времени он убил, просиживая до закрытия в библиотеке нефтяного техникума, сколько ночей просидел над комплектами «Нефтяного хозяйства». А сколько было разговоров с инженерами, когда приходилось краснеть, как мальчишке, за свою техническую малограмотность! И теперь все эти пружинящие грунты и кремневые породы у него в кармане, в заветной клеенчатой тетради. Это его метод! Метод Юрия Коляструка, обдуманный в мучительных сомнениях, обмозгованный бессонными ночами. Разве это не труд от чистого сердца? Не разведка будущего?