Ефим Зозуля - Новеллы из цикла «Тысяча»

В крохотную парикмахерскую на кривой ташкентской уличке входит крепкий, костлявый старик и садится в угол.

– Что вам угодно?

– Скажите… (он смущается), скажите… сколько стоит покрасить усы?.. Не дорого?..

Непонятно, на каком языке он говорит – по-русски, но с сильным восточным акцентом;, какой он нации, – определить трудно. Годы и солнце нивелировали многое. Может быть, русский, скорее всего – смешанного происхождения, так или иначе, многое видавший, много живший и остро желающий жить человек. У него живые блестящие глаза, подвижная жадная фигура…

– Усы покрасить?

– Да… (он опять смущается). Немного… да… А это недорого стоит?

Он пережидает двух клиентов и наконец говорит парикмахеру:

– Мне, понимаешь ли, усы надо покрасить в темный цвет.

И опять смущается. Очевидно, к этой операции он прибегает редко, он недостаточно уверен в ней, в ее необходимости, в ее смысле.

Он почесывает затылок и сам высказывает вслух свои сомнения:

– Собственно, мне в горы ехать… В горах больше почтения к белым волосам… К белым… но…

Он робко заглядывает в зеркало и продолжает:

– Белая голова, белые усы… Нет… покрасить немного…

И оживляется:

– Ну, ничего, все-таки покрасить надо… Немного…

И садится в кресло перед зеркалом.

Парикмахер, еле заметно улыбаясь, принимается за работу и в конце концов не может удержаться и говорит новому посетителю то, что так ясно, что совершенно и окончательно ясно:

– Жить хотят люди… Всем, всем жить хочется… Старик молчит и сосредоточенно смотрит впереди себя.

Работает в большом учреждении – заведует отделом, добрая, но взбалмошная, быстро утомляющаяся, капризная, опытная настолько, чтобы понимать, что если хочешь сохранить власть, то надо – если нет других способов – в самых редких случаях одобрять работу подчиненных. Но, как правило, нужно быть недовольной, требовать переделок, делать поправки, недовольно отодвигать от себя бумаги и т. д. Ее уже знают. Если ей дают резолюцию, то уже известно – первые пять-шесть строк она зачеркнет и скажет:

– Разве можно так? Ведь это ж полная чепуха! Ну, кто так пишет? Тут же пропущено главное! Я просто поражаюсь, как это вы написали!

И известно, что если уйти и переписать, почти не исправив бумажку, то она через час прочтет и скажет:

– Вот теперь хорошо, это другое дело.

Она сидит с утра в кабинете. У нее нагруженный, работящий вид, Стоят невыпитые стаканы чая. Волосы чуть-чуть растрепаны. Она надрывно говорит по телефону, отмахивается от кого-то, отбрасывает бумажки. И все же ее считают одной из лучших (работниц, ценят, уважают. Почему? Потому что она умеет, принимая посетителей, огорченно и искренно говорить, потому что она действительно огорчается, когда в работе замечаются неполадки. Когда она упрекает, то виновным действительно кажется, что они совершили плохое.

– Ну, как ты не понимаешь, – говорит она, – ведь об этом говорил и Петровский, и Сыромятников, и Гусев! Все были поражены! Ну, как ты не понимаешь, что это же возмутительно, что нельзя так оставить это дело…

И так далее. И на добром лице – страдальческое выражение. Голос ее звучит искренно, и посетители смотрят на нее и сами начинают страдать от того, что не доглядели, и как это они не учли, и как это они допустили, чтобы она огорчалась. И ей несут резолюцию, и она читает несколько первых строк и опять:

– Совсем не то. Ну, что вы в самом деле! Совсем, совсем не то!

И опытные товарищи идут переписывать бумажку и дают ей то же самое заново, с изменением лишь нескольких незначащих слов, и она говорит удовлетворенно:

– Вот это другое дело! Вот так я согласна!

И жмет руку товарищам и говорит на прощанье сокрушенно:

– Передайте там, что это безобразие! Безобразие!

И так с утра до вечера. Она утомлена, но продолжает работать и верит в то, что она руководит работой, помогает работе. И действительно, во многих случаях это именно так. Она в чем-то руководит. И это – главное у нее. Других тревог, других огорчений и других страстей нет.

Высокий, с вертлявой головой, бегающими глазами. Всюду был. Говорит по-английски. Жил в Америке. Прошел длинное, сложное подполье у нас. Фронты. Побеги. Аресты. Сложнейшие приключения. Лежал в прибрежных камышах, в воде три дня, спасаясь от кого-то. Ценит в людях доброту, говорит: «Какое сердце!» – В разговоре – благословляющие жесты, благословляющие интонации. Все хорошо, красиво: девушки, идеи, борьба. Делает такие жесты руками: надо, мол, многое сказать, по нет слов. Взволнованно поправляет при этом очки. Основное в нем – жажда деятельности, приключений. Охотно выполнял опасные поручения партии, скитался по подпольям, по местечкам, уездным городкам. Читает приключенческие романы, знает людей, боится их, не верит им, но хочет благословлять. Говорит широко почти о каждом человеке: