Александр Шевченко - Всюду жизнь

— Насовсем уезжаешь?

— Навсегда. Пойми, я не могу здесь оставаться.

— Я понимаю… Когда едешь?

— Завтра. Ты прости меня, Наташенька.

— Я не виню тебя. Сердцу не прикажешь.

Она говорила спокойно, но губы ее дрожали и напряженно ломались, и видно было, что говорила она через силу, каждое слово давалось ей с огромным трудом, и тут Федор понял, как она безответно и молчаливо любила его, и мучительное чувство своей вины и жалости к Наташе перехватывало горло. Он хотел поцеловать ее на прощанье, но она протестующе вытянула перед собой руки:

— Не надо.

Он стоял около нее, не зная, что делать.

На всю жизнь запомнил он синий сумеречный свет, озарявший сквозь деревья Машухин овраг, густой белый туман, пластами стелившийся по дну оврага и подбиравшийся к ногам Наташи.

— Тогда пойдем, провожу домой.

— Не надо. Ты уходи. Меня не жди.

— Прощай, Наташа. Не поминай лихом, — с трудом проговорил Федор и, сгорбившись под взглядом девушки, медленно, тяжело, словно нес на своих плечах непосильный груз, побрел по склону оврага наверх.

Конец лета — это время, когда столицу заполняют тысячи молодых людей, приехавших со всех концов страны поступать в институты. Их сразу можно отличить от коренных москвичей по одежде, то несколько поотставшей от столичной моды, то опередившей ее: неимоверной ширины брюки клеш, кричаще яркие рубашки, огромные пестрые галстуки или такие короткие мини-юбки, поднимать которые уже просто некуда.

Когда парень спрашивает вас, как проехать на Красноказарменную улицу, знайте, перед вами человек, мечтающий поступить в энергетический институт; спрашивающий Бауманскую улицу хочет учиться в высшем техническом училище, Пироговскую — в педагогическом институте, а Каширское шоссе — в знаменитом инженерно-физическом.

В их речи можно услышать и певучий украинский выговор, и гортанное кавказское произношение, и быстрый архангельский говорок. Вы встретите и опаленные яростным среднеазиатским солнцем медно-коричневые лица, и усеянные несмываемыми черными крапинками въевшегося в кожу донецкого угля, почувствуете прячущийся в лохматых волосах пропахший рыбой ветер Тихого океана, в складках развевающихся защитных штормовок уловите смолистый запах сибирской тайги.

Но главная их примета — выражение независимости, смелости, целеустремленности и несокрушимого упорства на цветущих здоровьем лицах. Широким, размашистым шагом первооткрывателей ходят они по улицам, с жадной пытливостью разглядывая столицу; собравшись группами на бульварах, в дворовых сквериках или в Александровском саду, листают учебники и пухлые конспекты; подобно Архимеду, решают задачи по тригонометрии на песчаных дорожках, до одурения спорят и экзаменуют друг друга по литературе или истории, не отрываясь от книг, проглатывают обеды в кафе и закусочных.

Среди этих парней в шестьдесят девятом году был и Федор Устьянцев.

Экзамены он сдал успешно и набрал двадцать баллов при проходном девятнадцать. Он много раз подходил к доске со списками принятых на гидротехнический факультет и читал свою фамилию, не веря собственным глазам. Нет, все правильно: гидрофак, группа Б, Устьянцев Ф. М. Это он, Федор Михайлович Устьянцев, с сегодняшнего дня студент Московского инженерно-строительного института!

Послал телеграммы домой, учителю рисования Хоробрых и Тимошке Шурыгину, работавшему в то лето на строительстве Красноярской ГЭС. А затем, чтобы успокоиться и привыкнуть к своему новому положению, пошел через всю Москву из главного здания института на гидротехнический факультет, который размещался в старинном особняке с колоннами на площади Разгуляй около станции метро «Бауманская».

Позже Устьянцев узнал, что особняк этот известен в истории литературы: его владелец граф Мусин-Пушкин открыл рукопись «Слова о полку Игореве». В этом же доме знаменитая рукопись и сгорела во время грандиозного московского пожара 1812 года.

Устьянцев купил план Москвы и первые месяцы, не расставаясь с ним, ездил и ходил по городу, радуясь открытию неизвестных улиц, переулков, площадей и домов. Только на первый взгляд все дома кажутся одинаковыми. Но если присмотреться внимательно, увидишь, что каждый дом имеет свой облик, свое выражение. Есть дома невзрачные, серые и скучные, мимо которых взгляд скользит, не находя ни одной своеобразной детали, которая бы задержала внимание, пробудила любопытство. Но есть дома неповторимой архитектуры, запечатлевшие стиль эпохи, в которую они были построены.