Владимир Глушаков - Цветение калины

— Поэтому и не заходил все эти дни? — Черные влажноватые глаза Веры с глубоко зароненной в них печалинкой глядели куда-то мимо Сергея, в подступающее со всех сторон к городу ненастье.

— Работа эта, будь она неладна… — начал было о своем Сергей.

— Вот и Тамара о том же. Я бы, наверное, так не смогла — на двух работах. Ты хоть помогаешь ей по дому? Тебя, говорят, в отдел пристроили?

— Ага. Влез не в свой хомут. Поверишь, от ничегонеделания с девяти до пяти чесаться начал, устаю хуже, чем на тракторе…

Вера молчала, глядя в свою сторону.

— У меня, Вера, отпуск давно закончился. И тебе не кажется, что я имею право на бо́льшее, чем только помогать сестре растить племянника и ремонтировать в ее новой квартире унитаз?.. В конце концов, у нее — своя жизнь, у меня — своя. Начать все сначала она попыталась и не смогла, и я ее за слабохарактерность не осуждаю, потому что не уверен, можно ли начать жизнь сначала. Но и так существовать, как она, дальше не хочу. Должна же быть в большом городе какая-то другая, настоящая жизнь, в которой бы и мне нашлось свое место и было интересно, не скучно?..

— Ты что — ушел от сестры?

— Пока нет. Но твердо обещают на будущей неделе общежитие.

Минуту они шагали молча, затем враз, как по команде, остановились. Вера первая вскинула на Сергея блестящие горячие глаза — волнующие и отталкивающие.

— Зачем же в общежитие?

— А куда прикажешь? Может, к себе примешь? — наигранно усмехнулся Сергей, не понимая, откуда у него взялась на лице эта идиотская усмешка.

— Зачем же ко мне? У тебя найдется где переночевать. Ты же к ней приехал, так?.. Как хоть ее зовут? — Вера отступила от Сергея, как ужаленная, прислонилась к мокрому стволу липы и закрыла лицо руками.

Сергей, поглядев на сладко посапывавшего у, него на плече Тарасика и осторожно, заботливо поправив на его голове шапочку, мягко тронул свободной рукой Веру.

— Да наврала тебе все Тамара! Успокойся, пожалуйста… Пойми, ей больно, а в одиночку не каждый может…

— Что я еще должна понимать? Ой, оставьте вы меня в покое!

— Ладно, идем.

— Куда?.. — Вера растерянно взглянула на него затуманившимися непрошеной слезой глазами.

— К тебе, понятное дело.

— Это еще зачем?

— За тем самым. Должен же я доставить человека домой, — он показал глазами на Тарасика, — или как это будет выглядеть с моей стороны?

Вера грустно улыбнулась в ответ, кивнула.

— А я тебя ужином покормлю. После работы голодный?

— Спасибо. Сыт по горло. Сестра, дай ей бог здоровья и хорошего мужика, всю заботу и ласку сваливает пока на мою голову. Живу как у бога за пазухой.

— Давай, Трофимович, десятый кронштейн! — Дотошный Жихарь заступает Ивану дорогу, едва тот успел показаться из гардероба в корпусе.

— Ух, как ты мне надоел — не представляешь… У тебя ж запаски три сотни — Яков Лукич проверил! — незлобиво орет в ответ Иван.

— Ну и что? Работаем… Кончается. У меня, кстати…

— Знаю: сдельщики. Работайте. Обеспечим.

Позвонив на всякий случай в четвертый цех, Иван уточнил, что кронштейна хватит на час. А час — это не так уж и мало, если умеешь сработать на «пятачке», выражаясь языком хоккейным. За это время, если бы кронштейн начисто кончился, Иван дал бы команду сварить этак штук сорок, навязать их на проволоку, обрызгать краской и сунуть примчавшемуся из цеха Жихарю прямо в руки: «На, Жих, получай! Не морщись! Если тебе так приспичило, возьмешь и мокрые».

На перекрестке Ивана неожиданно окликнул его непосредственный начальник — вездесущий заместитель начальника корпуса по производству.

— Яков Лукич, разве ты еще не ушел домой? По времени, — Иван лукаво глянул на свои электронные часы, — ты должен был миновать проходную и занять очередь у бочки с пивом. Кстати, можно без очереди — сегодня на бочке моя сеструха.

— Пиво, конечно, хорошее дело в жаркий день, как сегодня… н-н-да. Но по времени, дорогой мой, ты давно должен был отправить пятьдесят вторую втулку в седьмой. Почему ящик до сих пор на проходе?

«Понятно: страхуют на всякий пожарный», — решил уязвленный в душе Иван, но вслух заметил:

— Чуприс велел не заниматься — обеспечено. Я давно ящик видел.

— Отправь.

— Чуприс даже настаивал: «Сказал — обеспечено, значит, точка. Я слов на ветер не бросаю».

— Мало ли что он сказал…

— Я даже запомнил, как Чуприс бил себя при этом в грудь.

— Кого ты, Дубровный, слушаешь? — возмутился обычно уравновешенный и сдержанный Яков Лукич. — Он всегда выводит позицию на ноль, а потом, умник, как ни в чем не бывало выдает деталь. Хоть премию ему за это выписывай. Чуприса с его фокусами не знаем? Отправь ящик!