Владимир Глушаков - Цветение калины

К концу смены — неудовлетворенность собой и окружением в лице Чуприса и его мастеров железным комом подкатывается к горлу. Сделав последний рейс, Сергей уже собрался ехать в гараж, когда на желтое пятно электрокара, пошатываясь, вышел из зоны раскаленных, выключенных остывать печей термист. По его мутному бессмысленному взгляду и набрякшему, подурневшему от жара лицу было заметно, что в обеденный перерыв он «дернул» лишнее по случаю чьего-то дня ангела или ухода в отпуск и теперь находился в полуобморочном состоянии. «Странно, как еще держится на ногах? — промелькнула в голове беспокойная мысль. — Или, может, срабатывает привычка… закалка?»

На голове у термиста, впрочем, у большинства из них, лоснящимся блином лежала грязная кепка; она настолько была напитана мазутом и копотью, что из нее, как из пластилина, можно было вылепить какую угодно фигурку.

— Уж-ж… город! Ого-го-го-го! — дико захохотал термист, привалившись потной, тронутой налетом копоти грудью к свежему лимоновому передку электрокара и прочитав, наконец, надпись на белой спортивной шапочке Сергея, — продолжая отдыхать выеденными дымом глазами на белоснежном кусочке материи, где были изображены зеленые вершины Карпатских гор и пониже — веселая стайка велосипедистов.

Стоя в длинной гомонливой очереди у табельной, Сергей туго соображал, как ему быть завтра: продолжать работу по указке Чуприса и его сдельщиков, закрыв глаза на все, или же дать им бой… Как? В одиночку ничего не получится. Сергей мысленно перебирал в памяти людей, с которыми более-менее сошелся за эти полгода и с которыми можно было говорить начистоту, но, разочарованный своим окружением, кроме, пожалуй, Лукича да Ивана, вынужден был в конце концов сознаться самому себе, что именно за этим он и завернул сегодня в хомутное отделение. Сергея потянуло на разговор с хомутчицей оттого, что человеческое достоинство этой женщины тоже по-своему было ущемлено чувством одиночества; действительно, находясь на вторых ролях и выполняя сравнительно нетрудную, «сидячую» операцию, она в насмешку прослыла «баронессой» среди подруг, которые сообща трудились рядом, на участке гальваники.

Откровение хомутчицы не вызвало ответного откровения у Сергея, наоборот — разочарование в себе: в минуту собственной слабости он попытался найти утешение… Разве не смешно?

Однако Сергею было не до смеха, — его оскорбляло в душе то обстоятельство, что даже теперь, у табельной, когда женщины-гальваники разговаривали о разных пустяках, получалось так, что хомутчица по-прежнему оставалась одна против всех.

— А пойдешь на пенсию — думаешь, дома будешь сидеть? — наседала на нее маленькая смуглая женщина в черной цигейковой шубе, с большими сверкающими серьгами в ушах.

— Буду! — упрямо мотнув закутанной в теплый платок головой, отзывалась хомутчица.

— А сынам помогать треба?! — не унималась цыгановатая вредная бабенка.

— Никогда! Сами будут на себя зарабатывать — для того учу! — на лице хомутчицы проступили красноватые пятна.

— Да неужель — невесткам не кинешь по отрезу?..

— Ну их к…! — пронзительно вскрикивала выведенная из себя женщина, звучно плевала под ноги, а никуда не годные нервы уже трясли ее лицо и руки. У табельной дружно подлетал смачный гогот, причем дурацкий, язвительный смех, самым непочтительным образом разделяя всех и одну, как гром обрушивался на голову бедной хомутчицы.

«Знает ли муж этой женщины, что ей невыносимо тяжело на этой работе — в этой каменной конуре, куда она заперта ста пятьюдесятью рублями? Но еще отвратительнее то, — думал Сергей, — что ее муж, электрик по профессии, где-нибудь за кружкой пива в дивном павильончике, наверно, не раз похвалялся случайному дружку, что его законная выгоняет не меньше его, а в другой месяц и больше…»

Завернув назавтра в хомутное отделение, словно ему уже нужно было туда по неотложному делу, Сергей застал Клавдию (так звали хомутчицу) не на ее привычном месте — за железным столиком, заваленным заготовками, а на скамейке в углу, где вчера сидел он. Лицо хомутчицы было мертвенно-бледно и запрокинуто слегка назад. Не привставая, она слабо повернула голову в его сторону и, открыв глаза шире, поворочала нездоровыми желтоватыми белками, тяжело вздохнула.

Сергей осторожно присел рядом. Молчание гнетуще подействовало на него, и он уже хотел предложить ей сходить в медпункт, как в боковушку вошли женщины-гальваники: одна торопливо дожевывала кусок пирожного, слушая с неослабеваемым вниманием, о чем рассказывала подруга; обе, налитые краской, как большие помидоры, всплескивали руками и приседали от хохота. Завидев Клавдию с запрокинутым назад белым лицом, они по инерции попробовали шутить с ней. Сергею показалось, что хомутчица вот-вот расплачется…