Владимир Богомолов - Застава в степи

Но это я уже забежал здорово вперед. Лучше я вам сначала расскажу, что произошло у нас в поселке в день приезда киногруппы.

Перед праздниками отсеяли мы ранние зерновые. Тут пошли самые нужные, самые урожайные дожди. За два дня они напоили вдоволь землю, умыли деревья, крыши, заборы. Но не успели отзвенеть по окошкам последние капли, как теплое солнце, будто перегретый утюг, подсушило дороги и землю на полях, и уже в первых числах мая бригады начали сев кукурузы, а мы открыли купальный сезон в пруду.

На другой день после начала сева кукурузы у конторы появился необычный автобус, который почти на две недели сбил нас с верного курса.

О новом автобусе первым узнал наш боцман. Генка почему-то всегда и обо всем узнает раньше меня. Может быть, потому, что родился и вырос здесь, а я приехал в совхоз три года назад, и у меня пока еще знакомых меньше, чем у него. А может, потому, что отец Синицына работает шофером, часто ездит то в райцентр, то на станцию и привозит оттуда всякие новости, о которых почти никогда не говорят по радио, не печатают в газетах. А если и напечатают, то уже после того, как Генка сообщит мне. Вот как, например, сегодня. Не успел я умыться и снять со сковородки хрустящий оладышек, как в дверь забарабанили.

— Твой приятель, — сказала ворчливо бабушка. — Мать уехала, теперь и вовсе дома ночевать не будешь. Где уж там уроки учить.

Я открыл дверь: на крыльце стоял Генка и вытирал потный лоб. Я подумал, что Синицын пришел немножко позаниматься перед сочинением, но он поманил меня во двор.

— Капитан, что я тебе сейчас скажу. — Он оглянулся по сторонам и доверительно сказал: — К нам артисты из Москвы приехали.

— Травишь, боцман.

Синицын решительно надвинул на глаза мичманку и, окатив меня презрительным взглядом, как штормовой волной, молча взялся за щеколду калитки.

Мне ничего не оставалось делать, как только следовать за ним. Может, Генка решил разыграть меня? Но любопытство взяло верх.

Генка не обманул. Действительно, возле двухэтажного дома совхозной конторы стоял незнакомый мне автобус с зелеными запыленными боками. Подойдя ближе, я убедился, что он на самом деле необычный. Вместо трафаретной таблички маршрута над кабиной шофера было написано: «Мосфильм». Это же слово огромными буквами было написано на обоих боках автобуса. И крыша была не такая, как у наших рейсовых автобусов, — вдоль нее протянулась, как у заграничных машин в кинофильмах, невысокая металлическая ограда, куда шоферы складывают чемоданы своих пассажиров.

Но, конечно, самое сильное впечатление на меня произвело слово «Мосфильм». Эта марка знакома каждому. Знаете, когда начинается кино и на экране появляются мужчина с молотком и женщина с серпом, а внизу все ярче высвечиваются буквы «Мосфильм», все сразу догадываются, что это показывает знаменитая на весь мир Московская киностудия.

Мы два раза обошли вокруг автобуса, попробовали открыть плотно закрытые двери, даже успели нарисовать на запыленных стеклах смешные рожицы, но никто нас так и не заметил. Нам очень хотелось, чтобы кто-нибудь из артистов нас увидел, поговорил с нами, пусть даже прогнал бы. Мы были согласны на все, лишь бы первыми встретить живого артиста кино. Но автобус был пуст, как пожарная бочка возле деревянной красной каланчи.

— Даю слово, они пришвартовались к столовой. Заправляются, — определил Генка.

С тех пор, как наша флотилия двинулась в путь, словарь боцмана пополнился многими морскими терминами, которые он употреблял и кстати, и некстати. Если, например, кто-то у доски не мог ответить на вопрос и умоляюще смотрел на класс, Генка говорил мне:

— Брось человеку спасательный круг.

Если надо было собрать звено, он говорил:

— Сейчас ударю в рынду.

Тряпку, которой мыли полы в классе, он теперь называл только шваброй, а школьный звонок — склянками. Даже на уроке истории он однажды додумался сказать, что войска Александра Македонского легли курсом на Индию. Генке делали замечания учителя, адмирал и, конечно, наш рулевой Тарелкина, но Синицын был верен себе. Только он проговорил о заправке, как из раскрытого окна директорского кабинета до нас долетел отрывистый бас Журавлева:

— Не могу. Уважаю, люблю кино, но помочь не могу.

Мы с Генкой переглянулись. Почему это вдруг директор совхоза заговорил о кино? Наступила коротенькая пауза, как говорит о молчании руководитель нашего драмкружка Фаина Ильинична, и снова до нас долетел бас Дмитрия Петровича.