Борис Горбатов - Горный поход

— Ну-ну, дурак, любишь сладкое, как архиерей. Губа не дура… А больше у меня ничего нет, — говорит он, словно оправдываясь, затем подходит к моему коню и деликатно, вежливо угощает его второй половиной куска.

Ананьев — сейчас уж командир отделения. Со своими конными посыльными он при взводе связи.

— Ну, а дальше как, Ананьев? — спрашиваю я, когда он снова растягивается на траве. — После службы?

Он смущенно молчит, потом тихо, нерешительно объявляет:

— Я в партейную школу хочу…

Мы долго еще беседуем с ним о школе, о том, что учиться — да, это хорошо бы. В станице тоже хорошо.

— Колхоз есть?

— Коммуна. Ничего, хорошая коммуна. Вот выучиться, чтоб политику всю насквозь понимать, и тогда в коммуну возвернуться.

Потом он рассказывает о своем хозяйстве:

— Хозяйства справная… Ничего. Худоба есть. Сейчас в коммуне мы.

Он никогда не спутает двух понятий: худоба и конь. Худоба — крестьянская лошадь. Конь — боевой друг кавалериста. На худобе пашут, худобу кормят, худобу жалеют, худобу немилосердно бьют; без худобы крестьянину никак нельзя.

И когда он говорит о худобе, его слова пахнут теплом крестьянской конюшни. В нем просыпается чуть задремавший хлебороб.

Он говорит о том, что без худобы никак нельзя, а корма плохие, нонешним летом писали из колхоза.

— Ну, в коммуне-то обошлись, достали, а единоличнику худо.

Худые у бедняка лошади, оттого и название им: худоба.

Конь — не худоба. Конь — боевое оружие кавалериста, как винтовка. И беречь его надо, как винтовку. Бить коня нельзя. Разве винтовку бьют? Коня надо любить и понимать. Не будешь любить коня — он это сразу почует. И любовь почует и в бою всегда спасет. Без коня кавалеристу, так же как крестьянам без худобы, — тоже нельзя.

Вчера на тропе ни одна лошадь не упала в обрыв. Значит, коноводы любят коней. Берегли их. Не спали. Доглядели.

Во взводной газете «В горах» 4-го взвода пульроты помещена заметка:

«Хорошие вожатые. В нашем взводе коноводы — ребята очень хорошие. Судя по коням. Кони наши справные. Что говорит за то, что хороший уход за лошадьми».

В нашем последнем номере полковой газеты, когда уж поход кончили, мы помещали заметки бойцов о том, чему их научил поход.

На клочке бумаги, неизвестно из какой роты, пришла заметка:

«Я — красноармеец Щер. Лошадь у меня самая худшая в роте, можно сказать, калека. Ну я ее доглядел и в лазарет ее не водил ни разу, и в работе она нигде не отставала. Вот и все».

Мы прошли горный тяжелый поход и все же сберегли коней. Это заслуга многих Щеров.

Ну и доставалось же от самих бойцов тем коноводам, которые коней своих не любили. «Не берите пример с такого коновода, ибо это вредно, — пишет одна взводная газета. — Тов. Бойченко не любит коня, кладет на него свою скатку. На привалах подпруги не отпускает». А угрюмый пулеметчик Кириченко даже стихи о коне написал:

Мы лежим с Ананьевым на траве, а кони молча, понуро стоят рядом.

Полянка вся залита багрянцем заката.

— Везут! — вдруг вскочил возбужденно Ананьев.

— Чего везут?

— Фураж везут! — закричал он радостно и стремглав бросился навстречу.

Горы в зелени — самих гор не видно. И деревьев не видно. Просто огромный, гигантский, блистательно зеленый букет.

И хорошим топором не проложить дороги в этих перевитых лианами зарослях рододендрона. Зато во все стороны робкие и узкие бегут тропинки.

Они приведут вас в отдельный двор аджарца, огороженный хорошим забором. Вы увидите сад аджарца, огород аджарца, кукурузу аджарца; сам он выйдет к вам и, улыбаясь, скажет:

— Гамарджобат, цителармиелебо! [6] Здравствуйте, красноармейцы!

Но жена его не выйдет к вам. Жена спрячется, укроется черной чадрой или праздничным шелковым белым покрывалом.

— Швидобит, — грустно скажете вы и уйдете прочь, оставив аджарца хозяином своего дома, своего сада, своей жены.

— Нарезать здесь в горах плант, аджарку взять и жить вольной птицею, — мечтает вслух коновод Гаркушенко. — Красота здесь какая.

Да, красота…

Тропа вьется по горе, нависшей над долиной реки Кинтрыш. Горы разворачиваются в зеленом марше, каждый раз открывая все новые и новые горизонты. То дымятся серыми туманами, то золотятся пашнями, то чернеют хвоей.