Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Всадники подъехали. Опершись рукой на колено, Мефодьев нагнулся в сторону Романа, вскинул брови. Так мужики прицениваются на базарах: не ошибиться бы, не прогадать.

— Пойдешь, Завгородний, с комиссаром в Сорокину. Ночью тронетесь. А теперь выспись.

Это был боевой приказ. Обычно Мефодьев называл Романа по имени. Ему нравился Романов задор, который жил в самом командире. Роман это знал. Вот и сейчас не случайно же Мефодьев посылает его вместе с комиссаром. Значит, действительно, что-то затевается.

— Есть, товарищ командир! — сердце рванулось в горячей радости.

— Иди отдыхай, — уже по-дружески проговорил Ефим.

— Я тоже иду спать, — сказал Петруха устало.

Роман поел горячей каши и растянулся в балагане на мягкой соломенной подстилке. Укрылся с головой шинелью, чтобы не слышать доносившихся снаружи криков и смешков. Но сон не шел к нему. Роман не мог отогнать от себя мысль о готовящейся операции. Наверное, штаб решил дать бой одному из карательных отрядов. Прошлой ночью ушли в разведку Ливкин и Яков. Командир послал их в Сосновку. А теперь идут Роман с Петрухой.

Петруха, конечно, все знает. Да и еще кое-кто. Тот же Мирон Банкин. Как он подмигнул Роману в колке. Значит, командир считает, что Мирону можно доверить секрет, а Завгородним и Касатику нельзя. Что ж, и то правда: Мирон с кустарями ходит с самого лета. Проверенный не в одном деле.

У балагана завозились, заспорили. «Как раз тут уснешь», — сердито подумал Роман и, одевшись, вышел. Мимо него с солдатской фляжкой в руке пробежал Семен Волошенко, обернулся, крикнул:

— Айда, Роман, смотреть, как я Петрухину папаху продырявлю!

У колка азартно толпились мужики. Среди них был Петруха с наганом. После ранения он учился стрелять с левой руки. И вначале нередко мазал, вызывая шутки фронтовиков. Особенно старался Волошенко.

— Эх ты, стрелок! С двух шагов в ворота не попадешь! Вот тебе мое слово, — подсмеивался он.

Сегодня Петруха трижды стрелял в заброшенную на березу Семенову фуражку и промахнулся.

— Давай договоримся: я тебе вместо фуражки манерку поставлю. Стреляй раз и, ежели не попадешь, я бью по твоей папахе четыре раза, — предложил Волошенко.

— Идет! — задорно блеснув синим глазом, ответил Горбань.

Объяснив всем еще раз условия спора, Семен отмерил двадцать саженей и поставил на черный трухлявый пенек фляжку. Подбоченился:

— Стреляй!

Петруха откинул голову влево и не спеша прицелился. Роман заметил, что рука у комиссара была твердой. Наган будто прикипел к ней, ни разу не качнулся. Хлобыстнул выстрел — и манерка плюхнулась в воду. Под общий смех Семен опрометью бросился к ней.

— Черт! Прошил насквозь! — удивленно пробормотал он и натянуто засмеялся. — Это шальная пуля! Случайность!

— А ну, ставь еще! — весело крикнул Петруха, рукавом пиджака вытирая пот со лба. — Все равно, чего уж жалеть теперь фляжку.

Семен поставил. И опять Петруха прицелился и сшиб манерку. Положил пулю рядом с первой. Мужики ахнули.

— Чего теперь, Сема, скажешь? — улыбнулся Роман, разглядывая пробитую фляжку.

— Обдурил меня Петруха, вот что скажу. Он понарошке в фуражку мазал.

— Правильно, — заключил кто-то. — Нельзя же обмундированию портить. И так у нас туго насчет одежки и обувки.

Когда Роман вернулся к костру, Касатик шепнул ему на ухо.

— Мирон снова заходил к командиру.

Ночь выдалась безветренная, теплая. Над сонной степью стояли большие, яркие звезды. Из-за бугра выскользнул осколок луны, проткнул острым краем серебристую кисею облака и покатился дальше.

Роман и Петруха выехали из лагеря с расчетом попасть в Сорокину на рассвете. До бора их провожал сорокинский парень, который должен был привести лошадей обратно. А до деревни разведчики доберутся пешком. Там останется не больше трех верст.

Ехали сначала по целине, затем по вязкой прошлогодней пахоте. Кони шли шагом, мерно пошлепывая копытами. В одном месте пришлось далеко объезжать затопленную в половодье низину.

— Надо на проселок выбираться, — предложил парень. — Где-то правее должна быть дорога в Воскресенку.

Забрали вправо, но неожиданно выехали к другому озеру. Лошади тяжело дышали. Петруха соскочил в грязь и повел кобылу в поводу.

Наконец впереди показалась черная громада бора. Роман посмотрел на восток, где у края земли тускло светилась узкая полоска неба.

— Давай поторапливаться, Петр Анисимович, — сказал он.

Лошадей отдали коноводу. Парень еще раз пояснил, как лучше попасть в село.