Геннадий Ананьев - Орлий клёкот. Книга первая

— Но должен же быть порядок в стране?! — воскликнул Левонтьев. — Прав много надавали, а вот — обязанностей? Представьте, Деникина… пытали! Деникина! Мало того, что в Бердичевский застенок бросили, так еще солдаты перед окнами тюрьмы вырыли яму и кричали без умолку: «Здесь тебя живьем зароем!» И зарыли бы, не вмешайся тюремная стража. Тогда стекла в камере повыбивали каменьями и — давай кидать в камеру нечистоты да вшей в газетных кульках…

— А газета ваша любимая не сообщала, где солдаты вшей в кульки собирали? — иронически спросил поручик Богусловский. — Возможно, с себя горстями сгребали? Эка, озорники, эка, нахалы. Если бы генерала блоха любимой собаки куснула, тут ничего, тут даже приятно…

— В трибунал бы за такое варварство! В трибунал! — словно не слыша Михаила Богусловского, возмутился еще более генерал Левонтьев. Смотрел он по-бычьи грозно и гневно повторял: — В трибунал!

— И сквозь строй! — подражая его тону и голосу, подхватил поручик Богусловский. — И репете! И репете!

Вновь генерал Левонтьев не удостоил молодого поручика ответом. Продолжал все так же гневно и решительно:

— Я бы принял декларацию обязанностей солдата! — воскликнул он, потом помолчал немного, успокаиваясь, и продолжил, уже не серчая, а как бы раздумывая: — Декларация прав солдата. Эка, как внушительно. И впрямь, нынче ни один солдат в мире не имеет столько прав, сколько наш. И что же: удивительно быстро узнал русский солдат о своих правах и привык к ним. А сочувствуют все: безграмотен, дескать. Вот тебе и безграмотен. Он безграмотным прикидывается, когда о долге начинается разговор. Не хочет он знать долга своего. Долга защитника Отечества! Мать, жену, наконец, дитя кто оборонит от кайзеровцев, если все оборотятся спиной к долгу? Пагубен яд пацифизма. Разрушает он стену армии, которая всегда надежно ограждала Россию от врага…

— Отчего же? — снова подстраиваясь под тон генерала Левонтьева, возразил поручик Богусловский. — Отчего же рушится? Как же вы можете не брать в расчет «армии чести», «батальоны стойкости», «ударные батальоны»? И наконец, можно ли забывать о женских полках?..

Левонтьев недовольно глянул на Богусловского, откинул нервной рукой смоляные волосы, спадавшие на лоб, и молвил назидательно:

— Пусть нет у меня седин, но позорно, Михаил Семеонович, забывать о возрасте моем. Не грех ли насмешничать? Или социалисты себе позволяют все?

— Они говорят правду…

— Правду?! — раздувая ноздри, отчего сухой, до прозрачности, горбатый нос генерала стал еще прозрачней, Левонтьев свирепо переспросил: — Правду?! Петроград заполнили дезертиры! Папиросами торгуют! Заплевали семечками все на свете! Да, обязанности без прав — это было горько, но одни права без обязанностей — это же гибельно!

— Отчего же нет обязанностей? Есть они. Народ их знает. Мы не знаем — это другой вопрос…

— Народ?! Шлея ему под хвост попала, вот и начал взбрыкивать, а его еще и подхлестывают. Нет, вот где место истинно русского человека, вот в этих рядах, — ткнув худым длинным пальцем в газету, где была помещена заметка о готовящемся в Одессе еврейском погроме, воскликнул Левонтьев. — Всех смутьянов под корень! Пусть им кровь русская отольется. Продают Россию за марки, гульдены и кроны!

— Мы не ломовые извозчики, не приказчики и не швейцары из трактиров, — спокойно, даже, казалось, весело возразил генерал Богусловский, застегивая мундир на своем массивном животе. — Нас ведром водки не приманишь. Куда как лихо — рожа пьяная, руки в крови… Души́, дави, ибо ты — черная сотня святого Союза русского народа. И это восхваляете вы, Павлантий Давыдович? Невероятно!

— Да, я утверждаю, — еще злее воскликнул Левонтьев, сердито сопя своим прозрачным носом, — и буду утверждать: под корень смутьянов! Они хотят, чтобы мы вцепились друг другу в глотки и пили кровь. Нет, вы подумайте только, куда нас толкают?! Вот он — крик души Шрейдера, — ткнул пальцем Левонтьев в газету. — Положение в столице такое, что если запоздает почему-то товарный поезд, или замедлится выгрузка, или остановится на несколько часов мельница, то продовольствие города станет в чрезвычайно критическое положение. И вот, — Левонтьев пробежал глазами по строкам, — вот: «Граждане, это состояние станет ужасным, если будет нарушен порядок в городе… Тягчайшее из преступлений совершил бы тот, кто пошел на такое злое дело». Обратите внимание: «злое дело». Нет, я — за Союз русского народа. За боевой союз. Под корень всех смутьянов!..