Геннадий Ананьев: Орлий клёкот. Книга вторая

Богусловский сразу, как только коновод зачастил с выстрелами, понял, что ранен тот. Пренебрегая опасностью, поспешил влево (повтор действий чаще всего оправдан своей нелогичностью) и выстрелил. Откатывался в ямку под злобный мат раненого и угрозу его хриплую:

— Кишки выпущу!

Михаил и до этого не сомневался, как стали бы лютовать враги, попади он им в руки. Подумать и то страшно.

Вновь пополз влево — еще один повтор. На этот раз более удачный. Замолк навечно еще один нарушитель.

Изменили, однако же, тактику оставшиеся в живых бандиты — открыли огонь все по коноводу, который стрелял с одной точки. И успел он после этого огрызнуться только двумя выстрелами. Пустыми выстрелами…

Один остался Богусловский. Против двоих здоровых и одного раненого. Любая оплошность, и — конец. Хорошо, если сразу смерть. А если ранение? Похолодело все внутри от одной мысли об этом.

«Дерзну еще раз, потом менять позицию придется…»

И вновь покрался влево. Понимая, что взгляды тех, кто лежит на поляне, впились сейчас в малинник и вправо и влево от ямки. Еще метр, еще полметра…

«Что на рожон лезть?! Метров на тридцать в сторону — верней будет…»

Пополз по тропе, промятой в малиннике медведями, вначале в тыл, а затем почти по самой опушке малинника подкрался к краю поляны.

И в самом деле, неподвижно лежали нарушители с примкнутыми к кобурам маузерами и не сводили глаз с того места, откуда он стрелял прежде. Боясь, чтобы не почувствовали нарушители его взгляда, он в то же время тщательно, как, бывало, делал на стрельбище, когда хотел переубедить незадачливого пограничника, что не винтовка плохо пристреляна, а мастерство подводит, выцеливал ближайшего к нему врага.

Выстрел и — моментальный рывок в тыл. В мертвое от пуль пространство, а затем стремительный бег по медвежьей тропе через малинник и вновь улиточное продвижение к огневой позиции, совершенно новой, на левом краю малинника.

И какая удача: валун, вросший в землю! Прекрасное укрытие. Справа можно один выстрел сделать и слева — один.

Оглядел поляну. Убитые на ней и раненый. Похоже, обессилел вконец — тужится поднять голову, но она клюет траву.

«Отвоевался! Но где последний?!»

Не видно его. Пока, выходит, менял он, Богусловский, позицию, нарушитель где-то укрылся. Но, возможно, уходит? Посчитал заплечные мешки и ружья — все на месте. Налегке не уйдет никуда. А что, если с тыла подкрадывается? Нет, нельзя в неведении лежать.

Медленно, будто только-только появился здесь и теперь пытается оглядеться, стал раздвигать ветки малинника. Но только рука и ствол карабина из-за валуна высунуты.

Шевельнул едва заметней веточку, и тут же хлестнул выстрел. Из-за поленницы. Цевье — в щепки.

«Ого!..»

Вмиг родилось решение: выпустил карабин, тряхнул головой, чтобы фуражка тоже упала, и замер. Обрадованно отметил, что и ствол из зарослей на самую малость торчит, и фуражка, скользнув между веток, ткнулась козырьком в землю, будто не с головы сброшена, а вместе с головой поникшей успокоилась.

Еще один выстрел из-за поленницы. В самый центр зеленого круга. Но не упала фуражка: удержали ее веточки. Удержали.

«Должен теперь поверить. Должен!» — боясь даже дышать в полную грудь, думал Богусловский. Сейчас он даже готов был молиться и богу и черту, чтобы только поверил нарушитель, чтобы вышел из-за укрытия.

«Должен поверить! Должен!»

Извелся Богусловский, находясь как бы в остановившемся времени и во власти остановившейся мысли: «Должен! Должен!»

Резко выброшена рука из-за поленницы, и грохнул выстрел. Вновь пуля пронзила фуражку. И тоже почти в центре.

«Ого!..»

Снова остановилось время. Снова в голове одна и та же мысль: «Должен поверить! Должен!»

Вынул из кобуры наган, осмотрел, полон ли магазин, и, прикрывая телом, чтобы заглушить щелчок, взвел курок.

Ждать стало немного легче.

Появился наконец долгожданный. Высок, могуч, что тебе кедр многолетний. Окладистая рыжая борода щетинисто развевалась, золотисто перемигиваясь с солнцем. А взгляд строгий к фуражке зеленой и к стволу карабина прикован, сам же, словно пружина сжатая, пулю опередив, скакнет за поленницу.

«Рано! — убеждал, стиснув зубы, сам себя Богусловский. — Рано! Не спеши!»

Не торопился и нарушитель делать первого шага. Предчувствовал, видимо, беду. Но безмолвно все вокруг, только в центре поляны раненый силится поднять голову да от порога избушки доносится глухой стон… Решился наконец бородач, пересилил себя: вначале опасливо, а затем все уверенней и уверенней пошагал к раненому товарищу своему.