Александр Авдеенко - В поте лица своего

— Вижу!.. — Головин помолчал и сказал: — Помню, как-то в детстве отец, наверно в припадке чрезмерной любви к своему чаду, схватил меня за уши и чуть-чуть оторвал от пола и поцеловал. Больно было, но я не заплакал. Обожая отца, я все-таки невольно показал ему зубы — укусил за руку. Инстинкт самосохранения, а может быть, человеческого достоинства автоматически сработал. Вот до чего доводит чрезмерная любовь и чрезмерное достоинство.

Булатов не принял его слов всерьез. Засмеялся:

— Ладно, никогда больше не трону твоих чересчур чувствительных ушей. Иди, Костя, а то мы с тобой, чего доброго, растеряем все, что с таким трудом выковали в два молота на общей наковальне…

И вскоре то ли по случайному совпадению, то ли подчиняясь обстоятельствам, обусловленным самоотверженным трудом, десять печей первого мартена вошли в нормальную колею. Не горели ковши. Сталь выплавлялась строго по заказам. Аварий не было. Скрап — постоянное узкое место цеха — поступал вовремя, в достаточном количестве и более или менее приемлемый — не легковесный, не растрепанный, как плохо спрессованный тюк соломы. Так продолжалось не одну неделю, не один месяц.

Булатов не мог нарадоваться Головиным-младшим. Сильно переменился и Костя. Спрятал все колючки, которые когда-то маскировал так называемым чувством собственного достоинства. Не вступал в пререкания с директором даже в том случае, когда был повод поспорить. Мягким и податливым стал. Всю энергию, весь талант вкладывал не в выяснение отношений, а в работу. Молодчина, да и только! Булатов где только мог расхваливал Головина, ставил первый мартен в пример другим цехам. Делал он это с оговорками, чтобы победитель не зазнался, не почил на лаврах.

Там, где есть победитель, преуспевающий талант, там найдутся и злопыхатели, завистники. Рука руку моет, говорили они. Покровительство сильной личности, с одной стороны, безоговорочное восхищение и безропотное послушание — с другой. Древний как мир товарообмен…

Кое в чем они были правы. В малом. В ничтожно малом. Но и малое в известных условиях становится опасной величиной. Большие пожары возникают нередко от искры.

Хотел того или не хотел Головин, но на совещаниях, на оперативках или на утреннем рапорте он никогда не вступал с директором в конфликт, как бывало раньше.

Хотел того или не хотел Булатов, но он, беспощадно критикуя других начальников цехов, Головина всячески оберегал…

Первый мартен комбината — это, по существу, крупный сталеплавильный завод. Десять современных высокопроизводительных печей. Три из них — уникальные двухванные печи-великаны. Долгое время цех работал хорошо. Выполнял и перевыполнял напряженный государственный план. И со встречным успешно справлялся. Завоевал первое место, большие денежные премии отхватил, благодарности и все прочее, что полагается за ударную работу. И коллектив сталеваров и Константин Головин стали героями, купались в лучах славы. Был большой праздник. Гостей у Головина в то время бывало тьма-тьмущая: из соседних цехов, из области, из министерства, представители других заводов, приезжавшие набраться опыта.

Частенько появлялся на рабочих площадках и директор комбината. Приходил он сюда, как сам говорил, чтобы полюбоваться молодцами, отдохнуть душой. Посмотрит, поулыбается, похлопает по плечу какого-нибудь сталевара, мастера, начальника смены, скажет Константину: «Так держать, капитан!» — и уедет.

Директор уважал и любил в ту пору начальника первого мартена. На каждой оперативке ставил в пример. Один раз даже сказал: «Достойный сын достойного отца». Все шло к тому, что не сегодня, так завтра Константин Головин станет главным сталеплавильщиком комбината или начальником производства. И никто не удивился бы, если б это произошло. Но случилось другое.

Однажды директор приходит к победителю в цех и видит Головина мрачным. Спрашивает:

— Ты что, Костя, такой невеселый? Вроде нет причин для плохого настроения. Дела идут хорошо.

Головин снял каску, озабоченно погладил круглую стриженую голову, тяжело вздохнул и сказал:

— Причин для плохого настроения нет, а для тревожного раздумья есть.

— Что тебя беспокоит?

Начальник цеха кивнул на печь, против которой стоял:

— Вот эта долгожительница. Больше тысячи плавок дала без капитального ремонта.

— Ну и что? Это же здорово.

— Боюсь, как бы не надорвалась. На пределе работает. Там петух на волю просится, здесь — вот-вот закукарекает.