Михаил Годенко - Вечный огонь

Когда приехали на санях с собачьей упряжкой вызванные с ближней станции по рации зимовщики, командир распорядился, чтобы отгрузили им несколько ящиков ядовито-зеленой кислой антоновки, дали сушеной воблы, запечатанной в высоких консервных банках. Вобла для зимовщика слаще всякой сладости, дороже любого деликатеса. Зимовщики приглашали экипаж в гости, да недосуг: командир торопился засветло пойти на погружение.

Алексей Горчилов впервые видел такое, и ему казалось странным, когда чужие, незнакомые люди встречаются на далекой льдине и ни с того ни с сего становятся друг другу роднее родного. Обнимаются, похлопывают по плечам, рассказывают какие-то совершенно неинтересные в иных условиях случаи. Чем такое можно объяснить, размышлял Алеша. Видимо, психологическим настроем, эмоциональным напряжением? Может, еще чем? И сам он чувствовал при этом, что готов расцеловать каждого из приехавших на санях, этих неповоротливых в своих меховых одеждах людей, подарить каждому что-то памятное.

…После первого похода мичман Макоцвет пригласил Алексея Горчилова порыбачить на зимних озерах.

От штаба соединения лодок до городка, где живут семьи офицеров и мичманов, добрались на переполненном рейсовом автобусе. Макоцвет ехал с пустыми руками, Алексей толкался в обнимку с лыжами.

— Охота тебе с ними таскаться? — заметил Макоцвет, сбивая на затылок кожаную ушанку, освобождая крупный лоб, на котором она даже розовый след оставила. — Взял бы лыжи у Маши. — Жену Макоцвета зовут Машей.

Какая-то радостная пружина подрагивала у Алексея внутри. Он едва ли не запел во всеуслышание: «У самовара я и моя Маша» — любимую песню своей матери Серафимы Ильиничны, она часто прокручивала пластинку с этой записью на старом, еще до войны приобретенном патефоне.

— Мурлычешь?

— …А на дворе совсем уже темно.

— Вот приедем — ей и споешь.

— Думаете, нет?

Вместо прямого ответа Макоцвет как бы между прочим заметил, показывая глазами на лыжи:

— Зря тащишь дрова!

Макоцвету удалось сесть. Алексей наклонился над ним, обнимая лыжи. Мичман смотрел на инженер-лейтенанта снизу вверх, в который раз повторяя:

— Говорю же тебе, взял бы наши. А то затеял целое дело: искал инструктора, тащился на спортбазу!..

— Так удобнее: крепления отлажены.

— Отлажены, отлажены… Какая чепуха! На гонки, что ли, собрался?

— Вы же знаете: я не стандарт. Ростом не вышел, зато нога — лапища. Туловище короткое, ноги длинные… В школе комаром дразнили, — признался, иронизируя над собой, Алеша. — С таким, как я, одни неудобства: китель длинный, брюки коротки, обувь приходится шить на заказ.

— Расхвастался, комарик! С чего бы это?

— Разве не слышали, новые протуберанцы появились на солнце, — похохатывал Алексей Горчилов.

— После такой полундры любая малость радует. — Мичман сказал: «После такой полундры», — подразумевая плавание, из которого вернулись два дня назад. — Гляди, какие колосья красуются! — Кивнул на оконное стекло автобуса, разрисованное морозом, сплошь обросшее мохнатым инеем.

Алеша смотрел на то, что мичман назвал «колосьями». Но ему вместо колосьев виделись пальмовые листья. Кому что, улыбнулся про себя Алеша, мичман, видать, до конца жизни останется в душе хлебопашцем и все будет мерить теми мерками, к которым привык с детства.

— Лавливал со льда? — поднял взор Макоцвет.

— Не приходилось.

— Озер вокруг — тьма. Рыбы — голой рукой бери.

— А я полагал, на Севере все бедно.

— Что ты, ни в коем случае! И рыбы, и зверя, и грибов, и ягод — богатства неслыханные! А сколько оленей, а какие звероводческие хозяйства! На Большой земле куда как беднее.

— Вот тебе и тундра, вот так пустыня!.. — протянул заинтересованный Алеша.

— А ты думал!.. — Макоцвет смотрел снизу вверх на Горчилова, зажатого со всех сторон черными шинелями.

Горчилов подшучивал:

— Можем не донести улов, Иван Трофимович. — Кажется, впервые Алеша назвал мичмана по имени-отчеству, обстановка расположила.

— Честно говорю! — откликнулся на полном серьезе мичман, уловив в голосе Горчилова ироническую нотку.

Они сидели в тесной прихожей на низких скамеечках, переобувались. Макоцвет поглядел внимательно на хлопчатобумажные носки Алексея, запротестовал:

— Куда с таким рыбаком!.. Мария!

Жена появилась в дверном проеме, в пестром домашнем платьице, полная, добротная, с круглым лицом, коротко стриженными волосами.

Видать, все Марии-Маши толстухи, подумалось Алексею.