Ян Винецкий - Человек идет в гору

Стоило только взглянуть на вошедших, чтобы безошибочно признать в высоком, чуть сутуловатом, с мягкой, не то застенчивой, не то сдержанной улыбкой мужчине — сына Петра Ипатьевича, а в белолицей, с резко очерченными губами, синеглазой стройной женщине — дочь Сергея Архиповича. Вот уж и в самом деле, как говорится, яблочко от яблони недалеко падает!

— Попались! — воскликнула дочка Сергея Архиповича, подойдя к столику. — Больным надо принимать нарзанные ванны, а они…

— Тихо, Анна! — остановил ее отец. — Нарзан — штука добрая, конечно, но иной раз не мешает полечиться и другим лекарством.

— Вот я доложу сейчас главврачу, он вам задаст лекарство!

— Опоздали, Анна Сергеевна, — засмеялся дядя Володя. — Врач уже был. Тут, можно сказать, состоялась международная конференция.

Молодых людей усадили за стол. Петр Ипатьевич рассказал, как дядя Володя беседовал с иностранными репортерами. Анна забыла уже, что только что строго распекала нарушителей санаторного режима, и громко смеялась вместе с мужем.

Дядя Володя захмелел, и голос его теперь звучал зычно, на весь ресторан:

— А рассказать бы этим щелкоперам про… ну, хотя бы про тебя, Петр Ипатьевич. Пожалуй, не поверили бы, а?

Рассказать бы, как отец твой Ипатий вырос, женился и состарился на Путиловском, спал в сыром подвале на Лиговке, и вокруг него пищали семь голодных птенцов, а?

Рассказать бы, как один из тех птенцов, Петька, стал после революции мастером, Петром Ипатьевичем, а внука Ипатия в двадцать пять лет уже величали Николаем Петровичем, и был он главным конструктором на большом заводе. Династия! И заметьте, потомки идут в гору, живут выше и красивше, а?

— Жить красиво — это прежде всего — жить честно, — сказал Николай Петрович, отложив вилку и поднимая карие внимательные глаза на дядю Володю. — В этом смысле ваша жизнь тоже была красивой.

— Милый мой, раньше знаешь как говорили? «На честных воду возят». Дешево ценилась честность при старом строе! И все же, не зря прожили и мы на земле. Красна изба пирогами, а человек — делами. Так-то!

Собиралась гроза.

С залива наплывала стылая хмарь. Низко летали чайки над свинцовой невской водой. Они тревожно кричали, размашисто загребали крыльями. Над золотой иглой Адмиралтейства чиркнула молния. Волны ответили глухим рокотом. Они бежали густыми рядами, ветер рвал их белопенные гривы, ошалело раскидывал клочья.

Николай стоял на балконе конструкторского отдела. Гроза уже мыла в Неве свои грязносерые космы, и сюда, на завод, долетали первые капли.

Глаза Николая были полны затаенной боли и тревоги. Первый воскресный вечер после возвращения с курорта Николай с Анной решили провести в Мариинке. Ставили «Евгения Онегина». Анна любила эту оперу с девичьих лет. Утром они пошли за билетами, и тут их застала недобрая весть о нашествии.

Они молча вернулись домой, удивляясь тому, что город живет своей обычной жизнью: степенно плывут троллейбусы; пофыркивая, проносятся автомобили…

В комнате было полутемно, тихо, душно. Анна, вздрагивая от охватившего ее озноба, некоторое время не трогалась с места; казалось, все еще звучал голос Вячеслава Михайловича:

— Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…

Думы, одна тяжелее другой, теснились в голове Николая. Кажется, совсем недавно читали они с Анной о войне в Испании. Пожар тогда только занимался.

— На сколько сегодня продвинулись наши? — каждое утро спрашивала Анна. «Нашими» она называла республиканцев. И когда случалось, что ответ мужа был неутешительным, она горестно поджимала губы и сидела задумчивая, невеселая.

Теперь, когда пламя войны перекинулось на родную землю, беда уже не грозилась издалека, а стояла у порога, сурово глядела в глаза.

Николай молча ходил по комнате, хмурился, тяжело вздыхал. В памяти вставало детство — хлопотня с голубями, уроки отца — «держаться в жизни верного компаса», потом годы студенчества, ночи раздумий у стола с приколотым кнопками ватманом. Интересная, захватывающая всю душу работа. И большая человеческая забота коллектива за судьбу машины, которую ты создал.

Николай перебрал в памяти своих товарищей, всю родню — деда Ипатия, отца, тестя Сергея Архиповича, мать, тещу Аннушку, знакомых рабочих — маляра дядю Володю и его жену Грушеньку, Сашу Воробьева, часто справлявшегося: «Николай Петрович! Ну, как машинка? Ждем!»