Михаил Лоскутов - Немного в сторону

Они хохотали. Они стонали и выли от восторга.

Мумин растолкал народ и тоже сел в круг. В это время один петух вскочил на спину другому и, вцепившись в его шею клювом, мчался на нем по кругу.

Белуджи вскочили.

— А! Он бежит, как конь! Как барс! Как купец, как мулла! Как судья на извозчике! — кричали они.

Это было так интересно, что Мумин забыл на минуту все свои приключения и смотрел на перепелов. Но один из них победил другого, и их обоих унесли. Однако народ продолжал сидеть в кругу, обсуждая и переживая бой перепелов.

Тут Мумин вспомнил, что он должен стать старшим милиционером.

— Ай, хорошо на том берегу! — сказал он небрежно. — Радио. Стоит милиционер, всем людям дорогу показывает, белуджам честь отдает…

Он все хотел, чтобы его спросили, был ли он в той стране, и тогда он рассказал бы, как он долго там ездил. Но его никто даже не спросил об этом.

— Да, хорошо, я был там, — ответил один.

— О! Хорошая страна, и я был, — сказал другой.

Тут все забыли перепелов и заговорили о Туркменистане.

— Я опять туда пойду, — сказал Мумин.

— Да, правильно! Люди в домах живут. Каждому белуджу дом дают. А иногда и два. Обязательно иди.

Так они продолжали говорить обо всем, что слышали про ту страну и что сами выдумали. Про то, будто в шатрах там цветы растут и деревья, на деревьях фрукты растут — каждый стоит сто афгани, и всякий может подходить и срывать, сколько хочет. Про то, что белуджи там — тоже начальники, а баев вроде Риза-Кули сажают в клетку и возят по городу. Что женщины и мужчины в штанах ходят…

— Только вот один купец на базаре говорил: аллаха там забыли, — сказал Мумин.

— Да, верно: там аллаха нет. Там неверные, там мусульману плохо. Это правда, — согласились с ним.

Тут все стали говорить все, что слышали от других людей плохого про ту страну и что Мумин пусть и не думает туда ходить. Он будет последним ослом, если туда пойдет. Он будет неверной собакой и дураком, а не белуджем. И все это знают — все там были.

Так рассуждая про себя, все стали расходиться по своим шатрам, и Мумин остался один. Он остался один и не знал, как же ему все-таки поступить.

С холмов потянул ветер, и бледный месяц, тонкий и ржавый, как нож за поясом у белуджа, осветил холмы, и пепел костра, и шалаш Риза-Кули.

Женщины уже закрыли входные отверстия в шатрах, и дети давно перестали кричать и плакать.

Зато вместо них невдалеке начали выть шакалы, и от этого стало очень противно на душе.

К Мумину подошел белудж в истерзанном халате и опустился рядом с Мумином.

— Мне все известно, — сказал он хриплым голосом. — А? Я все слышу. Это не шакалы кричат. Ты думаешь: шакалы? Это барсы. В них сидят души разных больших и маленьких людей. Когда я умру, моя душа переселится в перепела…

Мумин посмотрел ему в лицо: глаза блуждали, как у помешанного. Это был опиекурильщик. Мумин встал.

— Подожди, — сказал тот, беря его за руку. — Ты говоришь, что был в Туркменистане. А я знаю: ты врешь. Все знают и все врут. Ага… Врешь, врешь!..

Мумин сбросил его руку и пошел к деду. «Неужели все врут? — подумал он. — А дед? Пойду спрошу деда».

Но старый Хаджими был уже совсем болен. Он даже не мог протянуть руку за табаком. Он сказал Мумину, что он больше не пастух. Хозяин сказал, что ему не нужны такие пастухи. И Мумин — тоже не пастух: он разогнал стадо в разные стороны.

— Да. Я не пастух, — сказал Мумин. — Я милиционер. Вот кто.

— Как? — спросил Хаджими.

— Да. Я уйду отсюда. Пойдем в Туркменистан, дед. Там Риза-Кули возят в клетке, как зверя, вот что.

Дед в ужасе поднял руку.

— Что ты? Правоверные… А? Аллах… Мы — белуджи… — сказал он и закашлялся. — А! А?..

— А! А! А! — закричал Мумин, передразнивая деда. Рассердившись, он лег в стороне. Но спать он не мог. — Ты был в Мекке, — сказал он, вставая и подходя к деду. — Эх!.. А как же мы собирались убивать Риза-Кули? Скажи мне, ты был в городе Карачи, а? Скажи…

Он нагнулся к старику и схватил его за халат, ожидая ответа. Старик, услыхав про Карачи, стукнул было себя кулаком в грудь и воскликнул «А!», но закашлялся и, махнув рукой, лег.

К утру он умер.

Он лежал, свернувшись в клубочек, обыкновенный маленький старик в большой грязной чалме. Он валялся на чужой земле, а на груди его лежал маленький грязный мешочек с землей белуджей, про которую он выдумывал столько необыкновенных историй. Мумин взял мешочек, повертел его в руках и понюхал. Мешочек пахнул обыкновенной землей и глиной. Мумин отбросил его в сторону. Перед ним лежал старик, которому больше не нужны были ни мешочек, ни всякие истории.