Пётр Лебеденко - Черные листья

Андрей отвечает:

— Ползи сам, Федя, я не могу.

А он опять шевелит губами:

— Помоги, Андрей…

Андрей и вправду никак не может ему помочь. У него в левой ноге две пули, и стоит ему шевельнуться, как в глазах сразу становится черно от боли, и он перестает видеть. А потом еще и другое: если Андрей, хотя на секунду, покажет спину, в ней наверняка тут же появится дырка, а то и две. Немцы следят за ним тремя парами глаз, так же как Андрей следит за ними. Что такое сотня шагов, разделяющих их друг от друга? Не спеша прицелься — и конец. Немцы потому и не высовываются из своих окопчиков, что знают, как легко подстрелить человека на таком расстоянии. Всего лишь час назад их было пятеро, а теперь уже трое.

Последнего Андрей прихлопнул десяток минут назад. Отчаянный это был фриц, ничего не скажешь! Рванулся к лодке наперерез, бежит, будто ошалелый конь, а те, остальные, поливают Андрея и Федю из автоматов. Не знают, небось, что Федя уже почти не жилец, вот и поливают обоих.

Отчаянный фриц вдруг споткнулся, упал, но лежал на земле недолго. Тут же вскочил и… тут же Андрей его и прихлопнул. Вот он и лежит, метрах в пятидесяти от Андрея. Танкистский шлем отлетел в сторону, ноги подтянуты, будто он опять собирается вскочить… А те, трое, затаились, ждут. Поглядывают на Андрея и на лодку. Лодка им, конечно, нужнее, чем Андрей. Согласись он отдать лодку без боя, они наверняка отпустили бы его, бери, мол, русс, своего приятеля и драпай, куда глаза глядят. Федя тоже так думал. Когда еще не потерял голоса, сказал:

— Андрей, может, отползем? Пускай берут лодку, хрен с ней и с ними! На пять фрицев больше, на пять меньше — ход войны от этого все равно не изменится.

— А что скажут они? — Андрей показал на шестерых наших, которых положили немцы. — О них подумала твоя дурья башка?

— Они уже ничего не скажут, — горько усмехнулся Федор. — К тому же и мы в долгу не остались…

Что правда, то правда — они в долгу не остались. Их, разведчиков, было восемь, а танкистов одиннадцать. Теперь Андрей и Федор остались вдвоем, а немцев трое. «Ничего, подходяще, — думает Андрей. — Да только и этих троих я не выпущу».

Почему одиннадцать танкистов остались на нашей стороне, Андрей не знал. Наверное, танки их где-то подбили или сожгли, немцы бродили по незнакомым дорогам, потом вышли к реке и как раз натолкнулись на разведчиков и их лодку. Слева и справа к реке подходили наши части, немцам, конечно, туда не сунуться, а здесь — тишина, здесь — лодка, на которой можно перемахнуть к своим. И здесь — советские разведчики. Им тоже надо было на ту сторону, но желательно без немцев. Вот тут-то все и началось…

Федор опять пополз к воде. Выкинет руки вперед, уцепится ногтями за землю и медленно, помогая себе ногами, передвинется на полшага. Бурый след за ним все шире и шире, и отдыхает Федор все чаще и чаще. Вряд ли, думает Андрей, ему удастся утолить жажду. Даже фрицы теперь по нему не стреляют — чуют небось, что теперь уже незачем.

И вдруг Андрей вспомнил, что у Федора осталась граната. Он-то свою использовал уже давно, а Федор все приберегал «на всякий случай», и теперь вот ползет вместе с ней, хотя она ему совсем не нужна.

— Федя! — закричал Андрей. — Положи на землю гранату! Слышишь, Федя!

Кажется, ему только сейчас по-настоящему стало страшно. Он хотя на время и забыл, что у Федора осталась граната, но забыл, наверное, не совсем. Где-то там у него в голове отложился факт, что граната «на всякий случай» у них есть. И поэтому был спокоен. А теперь он этот покой сразу потерял. И кричал Федору дурным голосом:

— Федор, положи на землю гранату! Я подползу!

То ли Федор плохо его слышал, то ли вообще уже плохо понимал, но слова Андрея до него не доходили. Вот он опять выкинул вперед руки, уцепился ногтями в землю, и расстояние между Андреем и гранатой увеличилось еще на полшага, и еще…

Федор все-таки дополз до реки и начал пить. Он пил, а Андрей глотал вязкий ком, который застрял у него в горле. Ему бы хоть один маленький глоточек, хоть бы только смочить губы. Они у него распухли, а во рту стало так, будто он набил его горячим песком.

Скорее бы Федор напился, чтобы Андрею не видеть этой картины. Или надо думать совсем о другом? Ну, например, о том, сколько он еще продержится. И может ли кто-нибудь из наших сюда явиться? Надежда на это совсем плохонькая, но все же надежда. Человеку без нее в любом положении никак нельзя…

Федор больше не шевелился. Наверное, все. Голова его упала на песок, и Федор застыл. А Андрею сразу стало тоскливо. Он, конечно, знал, что Федор ни в чем ему не может помочь, но все же их было двое. А теперь он один. Он один, а немцев трое.