Илья Миксон - Святое дело

Оставив нижний люк, стал откидывать передний. Он поднял тяжелую плиту, вылез и закрепил ее.

Старшего лейтенанта Ивлева, недавно, всего несколько часов назад, такого сильного и ловкого, а теперь совсем беспомощного, удалось протащить сквозь квадратное окно люка с величайшим трудом.

Виктор помог выбраться Богаткину, а сам обратно проскользнул в рубку, забрал у Тихонова бумажник с документами, неловко ткнулся губами в холодеющую щеку и, закрыв надежно передний люк, протиснулся через дыру под днище.

Немецкий танк дымил, из развороченной кормы вырывались желтые языки огня.

Вокруг никого не было — только лес и срезанные березовые ветки на дороге.

Взвалив старшего лейтенанта на плечо, Виктор бегом ринулся в чащу. Богаткин едва поспевал за ним.

Позади раздался приглушенный взрыв и следом за ним еще, несколько погромче. В танке рвались боеприпасы.

Старший лейтенант изредка постанывал, но по-прежнему был в беспамятстве. Главное, что он жил.

Они понесли его вместе, но контуженый Богаткин скоро сдал. Виктор опять взвалил командира на плечи и продирался в лесную глушь, пока вконец не выбился из сил.

В беззвездном небе отсвечивали заревом тучи. Ни взрывов, ни выстрелов не было слышно. Танкисты продолжали идти, время от времени останавливаясь перевести дыхание. Остановки делались все чаще и продолжительнее.

Почва под ногами стала бугристой, зачавкало, запахло гнилью. Двигаться болотом в чернильной тьме было чистым безрассудством, и не осталось никаких сил.

Они повалились на мокрую траву и проспали несколько часов.

Ночь над головой вылиняла от солнца, а в лесу все еще удерживался фиолетовый сумрак. Над самой землей плавала тонкая пелена молочного тумана. Когда Виктор поднялся на ноги, туман укрыл его до пояса.

Густая листва, тронутая рыжим золотом осени, звенела от птичьего щебета. Не было никакой войны, никто не убивал друг друга, не жег дома, не поливал из авиационных пулеметов эшелоны с женщинами и детьми.

Виктор стоял в тумане, как на облаке. И лес вместе с ним плавно летел в небесах. Наверное, это и была та жизнь, которую предсказывал Чапаев и воспел в стихах Никита Тихонов. Не дождался Тихонов такой жизни и никогда не вернется на Урал к девушке, созданной вдохновением. Но все равно была на самом деле где-то, пусть не на Урале, в другом краю, такая девушка. Она могла и должна была стать любовью Никиты Тихонова, и теперь вот, сама не зная, стала незамужней вдовой.

Послышался слабый стон. Виктор в первое мгновение не понял, чей и откуда. Стон повторился.

Виктор стал на колени и подполз к старшему лейтенанту. Лицо Ивлева выделялось бескровной белизной в белом тумане, веки приподнялись, но густые ресницы скрывали зрачки. Белые с синевой губы шевельнулись.

— Пить.

— Сейчас! — И заметался в поисках воды, пробовал почву ногами, шарил руками в тумане, словно искал воду в самой воде, мутной парной воде. Найдя особенно влажное место, вжал в податливую пружинистую землю сомкнутые ладони и держал их, пока не насочилась вода.

До старшего лейтенанта Виктор донес три глотка и опять повторил то же самое. Он напоил и Богаткина, напился сам. Вода отдавала тиной и ржавчиной.

Богаткин выглядел молодцом, но по-прежнему не слышал и не говорил, мучительно тряс головой, выдавливая из себя слова, густые и тягучие, как полузастывшая смола.

Виктор сидел подле командира и не знал, как поступить дальше.

Туман рассосался, над верхушками деревьев показалось солнце. Теплое, мягкое прикосновение пробудило командира. Он смотрел на склоненное к нему лицо Виктора открыто и ясно, но его взгляд ничего не выражал, будто земные человеческие чувства были Ивлеву уже недоступными.

Виктор улыбнулся, радуясь, что Ивлев наконец ожил.

— Виктор, — прошептал умирающий едва слышно.

— Что, товарищ старший лейтенант?

— Документы сжечь… Все… Партбилет комиссару…

— Товарищ старший лейтенант! — закричал Виктор, забыв, что надо таиться.

Виктор упал на грудь своего мертвого командира, судорожно ухватился за него руками. Но Виктору не дана была сила удержать человека на земле, если он умер. И он второй раз за эти сутки, второй раз за последние двенадцать или тринадцать лет, сколько себя помнил с детства, заплакал. Не как мальчишка вчера в танке, как мужчина, солдатскими слезами.

Богаткин молча поднялся и пошел выбирать сухое место для могилы. Он нашел на поляне неглубокий поросший жесткой травой ровик, неизвестно кем и для какой цели отрытый в лесной глухомани. Может быть, когда-то проходили здесь военные учения или еще раньше вырыли окоп красногвардейцы-дозорные.