Серо Ханзадян - Жажду — дайте воды

Он высокого роста, рыжеватый. У него даже брови рыжие. Все вспоминает счастливые времена там, дома.

Они вместе с отцом продукты развозили у нас в городе со склада по магазинам. На тележке, с впряженным в нее ослом.

— Бывало, утром намазываю маслом печенье и ем сколько влезет!..

Рассказывает, а глаза горят алчущим блеском.

— Нет, никогда, наверно, больше досыта не наемся…

Мой знакомый лейтенант как-то позвал меня к себе. В его тесной, но довольно благоустроенной комнате был еще какой-то солдат, с глазами полными страха и ужаса. Лейтенант сказал, что человек этот грузин. Объявился в расположении госпиталя, по-русски не знает ни слова, и не могу ли я поговорить с ним, выяснить, кто он и откуда.

Я знал от своих товарищей-грузин всего несколько слов.

Делать нечего; вооруженный своими скудными познаниями, я начал спрашивать, как он сюда попал и из какой части. С грехом пополам выяснилось, что парень потерял свою часть в пути к фронту и теперь не знает, как быть.

— Три дня уже блуждаю без сна, без пищи. Помогите…

Я все пересказал лейтенанту. Но поскольку бедняга грузин не помнил, из какой он части, только фамилию командира взвода знал, то и отправить его было невозможно — неведомо куда.

— А что, если он дезертир или?.. — предположил лейтенант.

— Не думаю, — возразил я. — Просто растеряха. По глазам видно.

Лейтенант улыбнулся.

— Ну если это не голос крови в вас говорит, то, может, вы и правы.

И он направил грузина в ближайшую часть, в батальон для выздоравливающих раненых.

— Пусть там отдохнет; видать, поголодал, намучился. А потом его препроводят в какую-нибудь часть.

Утро. Мой знакомый лейтенант из особого отдела зашел ко мне и говорит:

— У меня печальная весть: ночью пал Севастополь.

Это очень тяжелая весть для всех. Осажденный врагом еще с октября прошлого года, Севастополь долго и упорно героически оборонялся. Сегодня пятое июля. Восемь месяцев город был в осаде. Целых восемь месяцев самоотверженно, на грани легенды, противостоял лютому натиску врага! Какой силой и мощью духа обладали его защитники, вынесшие все это? Есть ли подобный пример в истории человечества? Едва ли.

Севастополь пал. Гитлеровцы широким фронтом продвигаются к Кавказу.

Комары одолевают раненых. И спасу от них никакого. Лейтенант-особист дал мне кусок марли.

— Сшейте, — говорит, — мешок и наденьте на голову. Все будет лучше. И, к слову, скажите-ка, Ленинакан от турецкой границы далеко?

— Да нет. Он как раз у самой границы, — сказал я, вспоминая печальные события минувших лет. — А почему вы вдруг об этом спрашиваете?

— Турция стягивает войска к границам Армении.

— Уже напала?.. — У меня сердце оборвалось.

— Пока только готовится. Немецкие войска наступают на Северный Кавказ. Они приближаются к Грозному…

— И что же будет?..

— Турция ждет падения Баку. Они так и заявили Гитлеру: мол, только немцы захватят Баку, она, Турция, двинет на нас. Вот оно что…

В пятнадцатом году Турция накрыла могильным камнем Западную Армению, теперь она готовится обратить в прах и Восточную Армению. Что за судьба?.. Под пятой у Германии почти вся Европа. На моей карте тысячи черных кружочков — от самых Карпат и до среднего течения Волги. Когда теперь доведется стереть эти кружки?

— Послушайте, товарищ лейтенант, — сказал я, — вы так много сделали для меня доброго, не смогли бы еще помочь, чтобы меня из госпиталя прямо сейчас отправили на юг Армении, на границу?

— Думаю, в этом нет никакой надобности, — сказал лейтенант. — Гитлер и до Грозного не дойдет. Он увяз в Сталинграде. А Баку ни в коем случае не будет сдан. Судьба Северного Кавказа решается в Сталинграде.

Его уверенность обнадежила меня.

Ерем Шалунц забыл о своем вечном голоде.

— Если турки нападут на нас, — сказал он, — растопчут Армению. Пусть они даже месяц пробудут на нашей земле, это смерти подобно. Что нам делать?

— Проситься в часть, — решил я. — Полечились, и будет. Надо возвращаться на фронт.

Ерем согласно кивнул.

К главврачу мы пошли вдвоем.

— Хотим вернуться в наши части…

Он осмотрел у нас раны и помрачнел.

— В таком состоянии никто вас из госпиталя не выпишет. И вообще не считайте, что наступил конец света. Мы еще покажем Гитлеру свою силу. Вот долечитесь, тогда и пойдете снова на фронт. Понятно?

Сегодня десятое августа. Спустя четыре месяца и восемнадцать дней мне стукнет девятнадцать. В записях моих тревога.