Серо Ханзадян - Жажду — дайте воды

Снова бой. Рушится все: ограждения, дома, церкви. Неужели же не будет этому конца. Неужели человечество не обрушит наконец глыбищу на этот трижды проклятый фашизм, чтоб никак ему больше не подняться!..

Устал я от всего, и нет больше сил, мутит от ужасов, о которых пишу. Разве надо, чтобы кто-то еще потом, после меня, стал это читать? Сам-то я никому не покажу своих записей.

Грустно от сознания, что фиалки наступающей весны и всех грядущих весен, может случиться, будут цвести и благоухать в наших ущельях и скалах, увы, без меня.

Сегодня двадцать шестое января. Уже двадцать девять дней, как мне двадцать один год. Записи мои беспорядочны.

Мазурские озера уже далеко позади, и теперь мы повернули на запад, к морю, к Кенигсбергу.

— Большой город. И порт, и крепость! — говорит Элкснитес. — Река Преголь связывает его с Балтийским морем. В реку эту даже океанские корабли заходят.

Через Преголь перекинуты мосты. Все они разводные. Их обычно разводят, когда проходят корабли, и на ночь. Сейчас все мосты разведены. Немцы, видно, на кораблях покинули город.

Мы перебирались через реку на плотах. Преголь — река незамерзающая. Вот и город. Я пытаюсь разглядеть в бинокль укрепления, но это далеко, да и туман с моря. Видны только купола соборов и темные стены цитадели.

А ведь дошли до Кенигсберга!.. Из души невольно вырывается вздох облегчения и… удивления.

Надо написать домой.

Сегодня тридцатое января. Уже месяц и три дня, как мне двадцать один год. В записях моих дыхание моря.

Первые дни февраля.

Кенигсберг в кольце окружения. В городе сконцентрировано огромное количество гитлеровских войск, оружия и продовольствия. Это крепость, укрепленная четырьмя линиями мощных оборонительных сооружений. Наш полк стоит против восьмого форта.

Командование нашего фронта предложило осажденному немецкому гарнизону добровольно сложить оружие во избежание бессмысленного кровопролития. Гитлеровцы предложение отклонили.

Разведка доложила, что укрепления противника почти неприступны.

Что ж, раз не желают сдаваться, придется им испытать силу нашего удара. И мы начали бить. Едва ли кому-нибудь из гитлеровцев в те дни думалось, что и они вдруг могут оказаться в столь грозной осаде. Как некогда сказал великий Фирдоуси: «День ты в седле, день на тебе седло».

По ответному огню противника чувствуется, что снаряды они берегут. Ясное дело, ведь окружены со всех сторон.

Часть войск нашего фронта продолжает продвигаться к морю.

Мой наблюдательный пункт на невысоком холме. Со мной Сахнов, связисты и два наблюдателя. Отсюда очень хорошо просматривается участок обстрела.

Метр за метром я «обрабатываю» его минометным огнем.

По данным разведки, мы знаем, что форты противника по существу неодолимы. Железобетонные, глубокого залегания и с таким толстым и прочным покрытием, они почти неуязвимы даже для самых тяжелых бомб!

— А как же мы будем брать их? — недоумевает Сахнов.

— Штурмом. Ценой человеческих жизней.

— Какие потери ведь будут, а?..

Да, потерь будет много…

Наши войска вышли к берегу моря. Устье Преголя стало кладбищем немецких военных кораблей. Наша артиллерия, Балтийский флот и особенно авиация не дают ни одному их судну выйти в море. Уничтожают прямо в порту.

Мы тоже крушим оборону Кенигсберга. Бьем непрерывным огнем артиллерии, минометов и с воздуха. Как донесла разведка, в городе пять немецких дивизий и гарнизонные войска.

Противник контратакует.

Сначала появились танки, потом из фортов вышли соединения пехоты, и под прикрытием артиллерийского огня противник двинулся в атаку.

Снова жаркий бой. И я опять в своей стихии. Вокруг разрываются снаряды, над головой проносятся осколки, а я, зарывшись в землю, не отрываю глаз от окуляров стереотрубы, ясно вижу противника и направляю огонь моих минометов.

Грохот стоит невообразимый. Исчезла снежная белизна. Артиллерия разворотила окрест всю землю.

Убило одного из моих связистов. Я оттащил его тело в сторону. Снял наушники и надел себе. Где-то на линии произошел обрыв. Прекратилась связь с батареей. Пришлось выползти из окопа. К счастью, обрыв был совсем рядом. Я соединил концы проводов и повернул обратно. Вдруг рядом разорвалась мина. Я еще глубже вжался в землю. У пояса стало как-то горячо. Я сполз в свой окоп. Там еще был снег, и я увидел, что на нем остается кровь после меня. Это моя кровь. Снял полушубок, задрал гимнастерку и вижу, пуля попала в живот. Кровь льется не переставая. Я зажал рану платком. Сделал глубокий вдох. Порядок, кишки на месте. Значит, пуля прошла только поверху, и мы еще поживем. Но что это? Чувствую, что теряю сознание. И рядом никого. Убитый связист помочь не может. И Сахнова нет. Я связался по рации с командиром первого взвода: