Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

Аксакал тяжело вздохнул и с затаенной скорбью ответил:

— Что делать мне с тонкостью слуха, светик мой! Много лет жалуюсь создателю, да, видно, не пришло еще время, не внемлет он моим мольбам. Я просил: «Не терзай сердца моего тяжелой долей Сары-Арка, возьми мою душу. Ослепи меня, чтоб избавился я от вида страданий и мучений моего народа. Сделай меня глухим, чтоб не слышал я тяжких стенаний и плача моего племени». Не внял он мольбе. Перешагнул я восьмой десяток, подхожу к девятому, прося: «Оборви дни мои». Не помогает просьба. Только одно желание исполнил творец — ослепил меня. Но зато слух обострился пуще прежнего: я не только узнаю по голосу человека, которого встретил пятнадцать лет тому назад, но, сидя в этой ветхой юрте, слышу, как во всем народе — в Большой, Малой, Средней Орде — почтенные казахи, подобно малому верблюжонку, потерявшему мать, плачут от тяжести судьбы! Велика моя обида на творца за то, что не взял он мою душу.

Женщина внесла кипящий самовар. Достав из низкого шкафчика, стоявшего слева от входа, грязную скатерть; чайник с отбитой ручкой, потрескавшиеся чашки и тарелку баурсак [30] Баурсак — печенье из пресного теста. , поставила все это перед гостем и стала разливать чай.

Когда-то Биремджан-аксакал, известный в Сары-Арка умом и ораторским искусством, был человеком среднего достатка. На второй год прихода Байтюры к власти, когда Биремджан-эке начал с ним борьбу, темной ночью у него угнали табун лошадей. Потом ограбили принадлежащий ему большой караван, ходивший между Атбасаром, Кокчетавом и Петропавловском. Эти два несчастья сломили старика. В результате интриг Найманов лучшие джайляу Яшель-Сырта перешли в руки казенного коннозаводства или были отданы колонистам. Солоноватая растительность джайляу Коргак-Куль не понравилась скоту. Аксакал медленно разорялся. Когда же постигла старика слепота, а единственный сын занемог, докатился старик до полной бедности.

По старинному обычаю казахов, истинное уважение гостю может быть оказано лишь угощением кумысом и мясом, а такие новшества, как самовар, чай, баурсак, считались чем-то недостойным настоящего гостеприимства. Поэтому, когда женщина приготовила чай, старый казах счел нужным извиниться перед гостем:

— Путник из далекого племени не обессудит нас — мы лишились нашего богатства, в доме нашем нет кумыса. Я огорчен, что не имею возможности угостить гостя мясом и кумысом.

Много видевший на своем веку Азымбай, состязавшийся в красноречии с известными ораторами, растерялся перед аксакалом. Каждое слово старика вонзалось в его сердце как стрела, и чудилось ему, что дело, для которого он приехал сюда, рушится заранее. Все же он решил завести разговор об этом. После долгой беседы, выждав удобный момент, высказал он просьбу Байтюры:

— В жизни человеческой случается и хорошее и плохое. Наш друг детства Байтюра сильно занемог и ждет смерти. Он послал меня к вам, говоря, что если умрет, не восстановив с вами дружбы, его душа не найдет покоя.

Далее старик пространно рассказал о тридцатилетней вражде Найманов и Сарманов, о трагедиях, порожденных борьбой при выборах волостных управителей, биев. Под конец остановился на желании всех Найманов видеть высокочтимого аксакала Средней Орды Биремджан-эке своим гостем.

— Если есть в словах моих ошибка, уважаемый ага чистым сердцем простит меня, укажет, где поскользнулся посланец, поможет стать на правильный путь. Таково наше желание, — закончил он.

Казах с умением говорить сочетает умение слушать. Бирем-эке лишь изредка прерывал речь гостя, продолжавшуюся столько времени, сколько требуется для того, чтобы сварилось мясо, с глубоким вниманием вникал в его слова, а потом неторопливо начал:

— У нас нет злобы к роду Найманов, но посещение дома Байтюры и Якупа, стоящих во главе этой партии, угощение кумысом и мясом в их доме считаем мы равносильным еде из одного блюда со свиньей.

Речь текла. Перед глазами гостя проносились картины того, как Байтюра и его сторонники заодно с русскими чиновниками довели Сары-Арка до позора, до рабства, нажили себе состояние, лишая народ угодий, доводя его до полного разорения, как сыны Кипчаков, сосланные по их наветам, томятся в тюрьмах Омска, Семипалатинска, Орска, Тургая, Петропавловска, тоскуя по родной степи, по кумысу, по матерям.

— Послу нет смерти, я тебя не корю, но Байтюре передай: человек должен головой расплачиваться за сделанное руками. Он посеял в народе камни, пролил кровь; если они застрянут у него в горле, пусть знает: выросло то, что посеяно его собственными руками. Если пробьет час и расстанется он с жизнью, в память юношеской дружбы приеду на дженазу, но на девер [31] Девер — один из моментов погребального обряда. тяхлиль [32] Тяхлиль — молитва перед выносом тела. не пойду, подарка не приму, мяса, кумыса не отведаю… Славным рода Найманов передай мой салям.