— Я знаю о черном и красном.
Председатель удивленно спросил:
— О каком черном и красном?
Старик бросил на него сердитый взгляд и раздраженно ответил:
— Нашего лучшего человека убили. Что же это, если не черное и красное?
Зал ничего не понял. Председатель повторил вопрос и предложил толково рассказать о том, что ему известно. Но Джиганша-бабай был упрям. Он и бровью не повел на замечание председателя и продолжал говорить так, как хотел:
— С той стороны сорок, с этой — двадцать. Вот тебе шестьдесят, — начал он, загибая палец. — Да еще пять-шесть. Да, так оно и есть. Был я в ту пору семи-восьмилетним мальчишкой. Записали нас на одну бумагу с землями, собаками и оптом продали. Продали и мать мою, и брата, и сестру. Наш помещик, покойный Хайдармирза Акчулпанов, собственноручно подписал купчую…
— Для чего вы это говорите? — перебил Джиганшу председатель.
Старик не смутился.
— А ты потерпи немного — узнаешь, — сказал он и стал перечислять, сколько ударов то плеткой, то нагайкой выпало на его долю.
Так дошел Джиганша до «освобождения» крестьян.
— Плетей не стало, но и есть было нечего. Свободу дали, землю взяли.
Потом стал рассказывать о пятом годе:
— Не выдержали. Решив: будь что будет, — взяли да засеяли помещичью землю… Пригнали в Акташево войска. А был в этой деревне колодец с толстым-претолстым бревном. Привесили к нему отца Фахри Тимершу — родным братом мне доводился он — вниз головой. Подошел к нему молоденький офицерик, полоснул саблей по телу Тимерши и крикнул: «Говори, кто подучил тебя? Кто дал оружие?» Тимерша в ответ: «Безземелье подучило». До последнего вздоха мучили Тимершу. Так и умер, бедняга, со словами: «Безземелье научило…»
Вот среди какой крови вырос Фахри. Поэтому-то и говорю я — черное и красное. Я и Паларосову сказал: «Товарищ Фрунзе знает, узнал и ты, а приедешь в город — расскажи судьям». В Самаре коммунистов вырезали. Поднялись чехи. Тогда Акташево добровольно собрало отряд, выступило против белых, против помещиков. А было в этом отряде двести человек, из них двадцать женщин да семь стариков. Мой старший сын прислал из-под Перекопа письмо, где прямо сказал: «Об Акташевском отряде сам товарищ Фрунзе знает. Он, товарищ Фрунзе, в приказе благодарил этот отряд и назвал его первым татарским отрядом». Отряд же этот был отрядом Фахри. Кочегар совет дал, Фахри все дело на своих плечах нес… Сам посуди — разве это не черное и красное?
Кончил старик. Председатель хотел уж отпустить его, но прокурор спросил:
— Близко ли знаете вы Валия Хасанова?
Старик оживился.
— Я расскажу, а ты сам прикинь. Как приехал сырьевщик Валий в «Хзмет», так стал крутиться вокруг меня. Я ему прямо сказал: «Послушайся прямых речей. Красный Татарстан много горя изведал. Нужно скорей сообща залечить его раны. Если ты хочешь работать, шагай в ногу с советскими людьми. Здесь мы голова. В городе кочегары голова, а здесь мы. Пролетарий — голова, а мы, бедняки, — ему опора. Ленин сказал: «Без диктатуры не обойдешься. С кулаком борись, с середняком дружи, на бедняка обопрись». Этому учат нас товарищи, приезжающие из города». Но не внял Валий моим словам. Он увеличивал богатство богатых, а бедноту забыл. Разве не прав я, когда говорю — черное и красное? Вы, детушки, не умеете хорошенько разобраться, когда посылаете к нам в деревню людей из города. Нам уже и прежде помещики поперек горла встали. Недаром говорится: сколько волка не корми, он все в лес глядит. Больше мне нечего сказать. Только вот погубил такой волк нашего отличного человека.
На этом заседание суда закончилось.
После разбора хозяйственного и политического моментов перешли к третьему моменту — убийству. Раскрылась последняя завеса, окутавшая преступление.
Первой вызвали жену Фахри Айшу.
Многим сидящим в зале ее имя было знакомо по отчетам конференций и съездов. Многие видели ее портреты в газетах. Но сегодня она показалась лучше, чем на фотографиях. Некоторые говорили, что пережитое горе придало ее глазам какое-то особенное выражение, а женщины даже утверждали, что на ее лице стало гораздо меньше веснушек.
По предложению председателя Айша рассказала о последних днях и часах Фахри. Подробно остановилась на том, когда и с кем пошел он в кузницу, как, расставшись у столетнего дуба с Садыком, направился в совхоз.
Упомянула, как в грозовую ночь ждала возвращения мужа.
— Не дождавшись, вместе с Шаяхметом пошла к Шенгерею, — закончила она.
Читать дальше