Николай Алфеев - Белые пятна

— Хорошо пахнет! А-а? — крякнув, качнул он головой.

— Ну, так!

— Чистый?

— Аптека!

— Разбавить надо, закашляюсь. — Акатов опрокинул спирт в кружку и добавил в нее немного воды.

Обычно щепетильный Курбатов выпивал свою порцию за столом, зная, что Настя или Лида, изучившие его привычку, что-нибудь дадут ему на закуску. Однако в этот вечер он не успел налить себе стопку. До его слуха донесся топот — приближающийся, бешеный, тревожный.

Артельщик выскочил из столовой и чуть не угодил под коня. Всадник осадил гнедого рослого скакуна:

— Эй, люди! — Громкий путающий крик поднял на ноги всех. — За мной! Там, на конной, человека убили.

Лида испуганно икнула, разжала пальцы, — стопка тарелок черепками рассыпалась у ее ног. Забыв об обеде, опрокидывая скамейки, разведчики кинулись к выходу. Настя помертвела. Она заметила, что Виктор еще не появился в столовой.

Курбатов схватил за уздечку заплясавшего приседающего на задние ноги скакуна:

— Стой! Куда! Да стой же, варнак! Слазь! — закричал артельщик, вырывая у всадника нагайку.

— Человека убили! — громко повторил всадник.

Общее смятение усилилось. Курбатов первый пришел в себя.

— Тише, якорь вам в душу, — перекрывая шум, загремел голос артельщика. — Ну! Кого из наших нет в таборе?

— Васьки нет, Терехова.

— На руднике он, Разумов его послал.

— Витьки тоже нету!

— Что? Разумов а нету?

— Может, он дома? Настька, беги!

Настя вырвалась из толпы. К палатке ее несла надежда, не давая грохнуться наземь, завыть по-бабьи. Бухая сапогами, люди побежали за ней. Настя ворвалась в палатку. Никого! Она рухнула на топчан. Сильные руки приподняли ее, поставили на пол.

— Настька, погоди! Не реви. Идем к людям. — Дронов и Петренко поволокли Настю из палатки.

Ганин стоял около Курбатова, не замечая, что в руке у него зажата фигурка слона. Курбатов теребил всадника, стаскивая его с седла, исступленно хрипел:

— Говори скорей — какой он из себя? В чем одет?

— В плаще цветом изжелта, а наголовник из черноты, — Не раздумывая ответил рабочий.

Настя запрокинула голову, часто-часто задышала открытым ртом.

— Наш… Витя! — протяжно, с присвистом прозвучали над внезапно притихшей толпой слова Феди Дронова.

Курбатов закинул уздечку, прыгнул в седло, не касаясь стремени, взмахнул нагайкой.

— Коля! Коля! — застонала Настя.

— Ребята, подкинь Настьку.

Настю подхватили, посадили сзади Николая. Нагайка взвилась и опустилась. Гнедой рванул с места, вытягивая злую оскаленную морду, из-под копыт полетели комья земли.

Ганин побежал, что-то крича. За ним пустились все. Лукьянов последним одолел подъем и заметил, как цепочкой вытягивались бегущие рабочие.

Рослый конь легко нес двойную ношу.

— Доля, милый, гони!

— Держись!

В километре от табора, на повороте к динамитной будке, Курбатов увидел лошадей под вьюками. В десяти шагах лежал на земле человек в плаще с черным капюшоном.

Настя спрыгнула, побежала к убитому…

Накрапывал дождь.

Разумов издалека услышал многоголосый шум и, удивленный, ускорил шаг. Лукьянов увидел его и первый крикнул:

— Вот идет Виктор Степанович. Он, он!

Прихрамывая, Настя пошла навстречу мужу, припала к нему:

— Витя! Васю… Васю… Ва-а-сю… — она не смогла договорить.

Виктор отстранил жену. Люди расступились. Разумов, чувствуя, как отливает от сердца кровь и холодеют ноги, подошел к трупу. Терехов лежал на носилках, связанных из двух жердей. Курбатов мокрой травой смывал грязь с лица убитого друга. Виктор, не отрывая взгляда от лица Терехова, медленно тянул руку вверх, снял кепку. Напротив него стоял Ганин. В закинутой за спину руке он нервно катал шахматную фигурку и не помнил, откуда она взялась.

Курбатов выпрямился:

— Берем, ребята.

Разведчики бережно подхватили носилки. Рабочий перевалки вел в поводу лошадей, навьюченных походными печками.

Дождь. Безмолвие.

Слегла Настя. Трагедия на конной дороге и простуда не прошли бесследно. Больная металась в бреду, не узнавала мужа, сбрасывала с себя одеяло и все куда-то порывалась, шепча:

— Коля, милый, гони!

Ночью приехала в табор медицинская сестра и выгнала постоянных посетителей: слишком усиленно дымились их цигарки. Около постели больной стоял Ваня-китаец, рабочий рудника. Он невдалеке от табора выжигал древесный уголь. Китайца привел Курбатов, веря в его уменье врачевать.

— Ай, худо-худо, Разума. Наша ходи тайга, бабушку мало-мало лечи, — сказал он и склонился над больной — высокий, задумчивый. В руках китайца была неказистая банка из-под консервов, наполненная каким-то теплым снадобьем.