Лев Овалов - Утренняя смена

— Что же, наконец, произошло? — раздраженно спросил Григорьев.

— Сама не понимаю, что произошло! — взволнованно воскликнула Зина. — Честное слово, я обработала десять деталей!

— Ты меня не понял, — пояснил Груз. — Оскандалилась она...

Григорьев вопросительно посмотрел на Никиту Ивановича:

— О чем разговор?

Мастер кивнул на детали:

— Да вот две детали с брачком...

— А сколько выполнено? — нетерпеливо поинтересовался Григорьев.

— Норма — полторы детали за восемь часов, — объяснил мастер. А наша торопыга за это время десять дала, да только две не годятся.

— Так что же? — спросил Григорьев с недоумением. — Отбросим две, останется восемь. Выгода прямая!

— Нет, арифметика не такова, — вмешался в разговор Груз. — На сорок рублей наработала, а на две тысячи испортила! Нет уж! Пусть лучше наработает на десятку и ни на копейку не даст брака.

Григорьев укоризненно поглядел на Зину:

— Как же так?

Слабея под тяжестью навалившихся на нее горестей, Зина нерешительно возразила:

— Тут что-то не так... Надо разобраться. Но я сейчас не могу...

Она действительно чувствовала себя очень утомленной.

— Да что тут разбираться? — снисходительно вмешался Груз. — Выработку твою я засчитать не могу, но тебя даже не виню. По-человечески все понятно. Ты нервничала в связи с отъездом мужа, и вот... — он качнул ногой забракованную деталь, — результаты!

Зина смущенно поглядела на товарищей. Это была неправда, и все же этому легко было поверить. Она нуждалась в помощи, но ждать помощи было неоткуда.

— Всякое случается, — утешил её Григорьев. — Еще возьмешь свое.

— Ну что ж, — сказала она и пошла прочь.

Но не успела она отойти, как к ней бросилась Катя, та самая Катя, с которой они вместе прыгали с парашютом на спортивном празднике.

— Зинка!

Катя порывисто схватила подругу за плечи и принялась взволнованно о чем-то шептать ей на ухо.

Окружающие невольно умолкли и насторожились, но торопливый и захлебывающийся шепот разобрать было невозможно, и все только видели, как лицо Зины постепенно оживляется и веселеет.

— Чего же ты думала? — вдруг перебила она Катю.

— Да я ничего не думала, — громко ответила та. — Мало ли кто здесь с деталями таскается...

Расталкивая окружающих, Зина кинулась в проход.

— Халанский, Халанский! — закричала она, оглядываясь по сторонам.

Но его не пришлось долго разыскивать, он тут же появился, выйдя из-за какого-то станка, точно ожидал зова.

— Ты звала меня? — приветливо отозвался он, но Зина ему не ответила.

— Детали у меня брал? — грубо спросила она.

Халанский дружелюбно улыбнулся и подошел поближе, как бы не замечая окружающих.

— Брал, — невозмутимо подтвердил он с таким видом, будто это известие должно было обрадовать Зину. — Совсем забыл предупредить. Я хотел лучше познакомиться, как это у тебя так ловко получается, и взял две детали. А чтобы не нарушить счета, временно положил на их место забракованные...

—Подойди-ка сюда! — подозвал было его Григорьев и тут же сам подошел к нему, схватил за ворот рубашки, плотно притянул к себе и, смотря Халанскому прямо в глаза, сказал, отчеканивая каждое слово: — Тебе это даром не пройдет!

Он охотно отшвырнул бы Халанского, но отпустил его и только инстинктивно провел ладонью по штанам, как делают это мастеровые, обтирая руки от грязи.

Халанский испуганно втянул голову в плечи и подвинулся к Грузу, но тот заметил его движение и тоже отстранился.

Николай Семенович сперва растерялся, его охватил гнев, и он даже испугался, что его могут заподозрить в том, что Халанский действовал с его ведома.

— Мелочно и... — Он подыскивал слово. — И... непорядочно. — Груз отвернулся от Халанского. — Надеюсь, ты веришь, что я тоже возмущен? — обратился он к Григорьеву.

— Понятно ли тебе, чем это пахнет? — резко ответил Григорьев, нисколько не таясь от окружающих и, наоборот, стараясь говорить как можно отчетливее и раздельнее. — Пока еще мы не знаем, как далеко зашла дружба этого молодого человека с Крюковым, но несомненно одно, что методы Крюкова он усвоил. И ты, Николай Семенович, — добавил он тише, — только случайно удержался...

Григорьев не сказал, от чего удержался Груз, но его недомолвка была выразительнее всякого прямого обвинения.

Никита Иванович облегченно поднял голову.

— То-то смотрю я на эти детали, — заворчал он, наклоняясь к ним опять, — и вижу: не ее это будто почерк...

Зина стояла смущенная и улыбающаяся, окруженная своими сверстниками.