Борис Бурлак - Седьмой переход

— Вы точно сказали о сдобном пироге. Ярское месторождение не для простых «хлебопеков», тут нужны искусные «кондитеры». Я бы назначил вас, Илья Леонтич, главным кладовщиком Южноуральской «кондитерской», чтобы никто и грамма не тронул без фактуры.

— Вы все шутите, Егор Егорович.

— Это на меня находит каждый раз после очередной поездки в Южноуральск.

— Как там? Что новенького?

— Без перемен, доложу вам. Начальники сменяются, как часовые. Нашему брату, дорогой Илья Леонтич, не легче от всех этих пертурбаций.

Правда, раньше я ездил за выговорами в Москву, теперь получаю выговора «с доставкой на дом».

Егор Егорович нахмурил брови, замолчал, ожидая, что скажет на это видавший виды инженер Жилинский, который столько отшагал в геологическом дозоре главных сил строителей.

— Видите ли,— нерешительно начал тот,— старики немножко консервативны. Но если не возражаете, голубчик, я позволю себе один коротенький экскурс в прошлое. Вы, разумеется, помните, как незадолго до войны в Ярске был создан своего рода филиал Наркомтяжа. Возглавлял его покойный Семен Миронович (вы его тоже знаете). То был наш Ярский совет народного хозяйства. И до чего же легко работалось! Сами с усами, и все решали сами. Припеваючи работалось. Могу заметить, с вашего позволения, неплохо мы решали крупные вопросы. Не посчитайте это за бахвальство. Взять тот же никелькомбинат. Ученые мужи из разных там ГИПРО настаивали на том, чтобы строить его где-то v черта на куличках — в безводной актюбинской степи. Мы настояли на своем: заложили комбинат в Ярске, на берегу Урала, в кольце месторождений комплексных руд. Серго Орджоникидзе поддержал нас. Так был основан и Медноград. Да если бы этот Ярский «филиал» Наркомтяжпрома просуществовал подольше, мы и металлургический комбинат в Ново-Стальске уже отгрохали бы на славу. Нуте-ка, что скажете на этот счет?..

«Вольно тебе, хитрый старикашка, делать экскурсы в прошлое,— думал Речка.— Нашему-то брату полагается смотреть вперед. Мне-то лично еще придется не один завод строить. А председатель совнархоза— не Серго, и Лобов — не Семен Мироныч. Вот и попробуй с ними поработай».

— Вижу, не согласны вы со мной,— как можно мягче заметил Илья Леонтьевич.

— Нет, почему же? Прошлое я уважаю. Ценю прошлое. Однако, доложу вам, меня больше всего беспокоит день грядущий. Вообще, не о себе забочусь, мне ведь тоже недалеко до пенсии.

Илья Леонтьевич промолчал, поднялся, протянул ему руку на прощание:

— Извините, разболтался по-стариковски...

5

Некогда, некогда было дискутировать Илье Леонтьевичу с этим вообще-то неплохим, но очень уж своенравным мужиком. Надо еще заглянуть на строительство своего «угла». Не в первый раз он пожалел о том, что втянулся в непосильное предприятие: то шлакоблоков не хватало, то приходилось выпрашивать каждый кубометр сухих досок, то не на чем подвезти с трудом раздобытый шифер, то плотники из «дикой бригады», заламывали слишком дорогую плату, то случалась другая какая-нибудь досадная заминка. Так одно к одному. Он, может, и не стал бы тратить кое-какие сбережения на домик, если бы не редчайшая коллекция минералов, — ее в коммунальной квартире не разместишь. Без коллекции же он не мог обходиться, работая в тайне ото всех над своими «Записками геолога», которым решился посвятить остаток лет. Возможно, пригодятся молодым разведчикам Южного Урала: где побывало двенадцать геологов, там наверняка можно открыть тринадцатое месторождение.

...Илья Леонтьевич Жилинский приехал в Ярск три десятилетия назад, сразу после окончания Днепропетровского горного института. Еще до революции он переболел «детской болезнью» всех геологов — «золотой лихорадкой» в тяжелой форме: несколько лет подряд искал благородный металл в Сибири. И в институт поступал в предельном для студента возрасте. Геологический факультет чуть-чуть не закрыли, не находилось желающих учиться на факультете; Жилинский как раз подоспел вовремя со своим единственным в тот год заявлением о приеме.

Первую зиму профессора, вместо лекций, с глазу на глаз подолгу беседовали с одиноким первокурсником, недолюбливавшим палеонтологию, но зато превосходно разбиравшемся в самых уникальных образцах полезных ископаемых...

Шли годы начальной пятилетки. Илья Леонтьевич открывал клад за кладом: медь, никель, кобальт, хром, титан, железо,— перечень их составлял почти третью часть таблицы Менделеева, испещренной «птичками» восторженного разведчика, который из своего кармана платил предприимчивым мужичкам до десяти целковых за каждый, обнаруженный ими, выход хромитов или колчеданов. Однако геологическое начальство в краевом центре больше всего интересовалось золотом и серебром в те далекие времена «Торгсина». И когда Жилинский, в поисках красного железняка в районе станции Орлово, наткнулся на медный колчедан, содержащий малую толику «презренного металла», то разбитные «золотых дел мастера» подняли сенсационный шумок вокруг его открытия, доказывая публично, что найдено 300 тонн (никак не меньше!) золота.. 3000 тонн серебра и 1 миллион тонн меди.