Борис Бурлак - Седьмой переход

Не смог, не сумел Родион Сухарев, проштудировавший сотни умных и полезных книг, постигнуть ту простую «арифметику жизни», без которой формулы, сколько их ни зубри, теряют житейский смысл. Людей он привык видеть только со своей трибуны, оценивать их средним баллом, выслушивать как строгий экзаменатор. Привык задавать каверзные вопросы насчет потребительной и меновой стоимости товара, уклоняясь от прямых ответов на робкие записки о нехватке мяса или, скажем, молока. Любил пофилософствовать о стирании граней между городом и деревней и был ошеломлен революционными мерами сентябрьского Пленума ЦК.

Сам по себе Родион Федорович вряд ли бы надолго заинтересовал Лобова, но ему хотелось лучше понять Анастасию, а тут уж без Родиона Федоровича никак не обойтись. Возможно, что он несколько идеализирует ее. Возможно. Однако смешно вспомнить, как самоуверенный паренек с портупеей через плечо учил Настеньку уму-разуму, не догадываясь о способностях своей ученицы. Теперь только Максим может сравниться с Анастасией. Максим все перетерпел, все превозмог и добился своего...

Так вот жизнь и преподает свои предметные уроки. Особенно дороги эти два, кои получил Лобов здесь, на родине, от Кашириных. Признаться, он не ожидал от них этих уроков, оправдывая себя лишь тем, что слишком рано расстался и с Анастасией, и с Максимом, которые уже без него прошли огонь и воды сороковых годов.

Без него и Южноуральск выбился в люди. И хотя ему, Лобову, не нравились всякие стародавние привычки, вроде женских посиделок под окнами или самозабвенного грызения семечек, но это пустяки. Все это можно объяснить той инерцией провинциализма, которая затухая, время от времени дает о себе знать. Тем более, его, строителя, не могут смутить уцелевшие пыльные закоулки, дряхлые домишки с завалинками, купеческие тесные лавчонки. Ну да, конечно, города тоже оцениваются с первого взгляда по одежке. Потому-то и легко ошибиться, выбирая город на всю жизнь. С ним, как с человеком, надо потолковать по душам не один свободный вечер: тогда он первый намекнет тебе, пришелся или не пришелся ты ко двору. Города — они проницательные, уж они-то умеют провожать по уму, точнее, выпроваживать неумных. А что касается одежки — это наживное.

Скромница Южноуральск: сколько одного хлеба дал народу, не требуя взамен дворцов. Но Леонид Матвеевич видел его перекроенным, перестроенным к 1965 году. Не успеют малыши закончить семилетку, как на берегах Яика будет воздвигнут второй Южноуральск, появятся вокруг и спутники — восточный, южный, северный, каждый на 20—30 тысяч жителей...

А вот Вася-Василиса не заглядывала в будущее. Она и летом частенько наведывалась в уютный особнячок архива, просиживала там допоздна, роясь в нетронутых залежах бесценных документов. Для нее южноуральская летопись — от Пугачева и до Фрунзе — была редкостной находкой. Она, право, не знала, что делать со всем этим богатством. Тут нужно было копнуть поглубже, посидеть годок-другой. В конце концов она составила краткую хронику наиболее значительных событий— пригодится для преподавания новейшей истории в педагогическом институте, куда ее зачислили недавно.

Леониду Матвеевичу иногда приходилось туго, если завязывался разговор с женой о прошлом его родного города, которое он знал понаслышке, да что-то помнил с дутовских времен, и, припоминая, путал. Василиса бесцеремонно поправляла. И ему казалось, взяла она его за руку, как приготовишку, и водит по знакомым и незнакомым улицам далекой юности. Заведет еще в ярский дом Кашириных, учинит допрос о товарище Зине. «Плохо, когда жена историк, до всего докопается!»— замечал, посмеиваясь, Леонид Матвеевич.

...Как ни старался он сегодня перехитрить жару, выехав из Ново-Стальска в пятом часу утра, полуденное солнце все-таки застигло на полпути — в машине нечем было дышать. Пока добрался до дома, разморило вконец.

— Загорел-то, право! — удивилась Василиса.— Ты что, на пляже, что ли, провалялся всю неделю?

Действительно, лоб совсем черный, нос и щеки отливают потемневшей медью, шею спалил до ключиц, и только едва пробивается белизна из расселинок морщин под серо-зеленоватыми глазами, да проступает сквозь выцветшие волосы светлая каемка вокруг залысин. Ни одной блестки седины: августовское солнце подравняло пряди. И оттого он сам себе показался помолодевшим.

Леонид Матвеевич перехватил взгляд Васи, с любопытством рассматривавшей его, такого сильного, овеянного степными душистыми ветрами.