Владимир Лидин - Отражения звезд

Евгения Николаевна надела на мальчика его синее пальтецо с якорьками на плечах и берет, а Изумрудов накинул на плечи стеганую куртку, и они спустились в сад, уже весь в нежной опаловой дымке, словно его окуривали.

— Осенью мои должны приехать на побывку, к тому времени справлюсь со своими мемуарами... потом вернусь к преподаванию в военно-инженерном училище, все-таки я старый педагог.

— А может быть, выберетесь к нам на Волгу хотя бы на несколько дней... такую доставили бы радость!

— Придется подумать, видимо... а то вырастет этот и не будет даже знать, что существовал когда-то его дед по военному времени. Впрочем, надеюсь, что и слово «война» не будет он знать.

Они дошли до поворота и простились, а Изумрудов постоял еще, глядя им вслед; мальчик на своих коротеньких ножках торопился, чтобы не отставать, а Евгения Николаевна говорила ему: «Теперь недалеко... сядем на станции в поезд, отдохнешь в вагоне», — наверно, именно это говорила ему материнским голосом, несла в сумке паровоз, а в ее правой руке с таким доверием лежала маленькая детская рука, что Евгения Николаевна не удержалась и, наклонившись на ходу, поцеловала холодную щечку, а льняной вихорок выглядывал из-под берета, и она поцеловала и этот вихорок.

Катя потеряла мужа на втором году войны. Она потеряла не только мужа, но и сверстника, который рос вместе с ней, учился вместе с ней в школе, окончил ее вместе с ней, оба в одно время поступили в институт, он — в геологоразведочный, она — в медицинский, а полтора года спустя не стало Игоря Несвияжина, не стало того, кого она полюбила на всю жизнь, и теперь нельзя было представить себе, как жить дальше... Но осталась мать Анна Андреевна, потрясенная может быть, вдвойне и судьбой дочери, и судьбой того, кого уже давно привыкла считать своим сыном.

В госпиталях не хватало медицинских сестер, Катя прошла ускоренный выпуск, начала работать в одном из госпиталей, медицинского образования так и не закончила, а мать, преподававшая в школе русский язык, стала похварывать, ходила на занятия через силу, потом и этой через силу не стало, и пришлось до времени уйти на пенсию.

Но как только образовалась пустота, этот опасный для деятельного человека вакуум, она и совсем стала вянуть, и завяла тихо, почти во сне, не успев даже сказать дочери то, что так нужно было сказать напоследок...

После смерти матери Катя, уже давно ставшая медицинской сестрой Екатериной Ильиничной Несвияжиной, перешла на постоянную работу в отделение одной из клинических больниц, и годы пошли за годами.

Постепенно все — и врачи, и медицинские сестры, и нянечки — стали своими людьми, а наблюдая больных, Екатерина Ильинична уже пригляделась к мужскому, гордому страданию, подавленности от бездействия, особенно тех, кто привык не только трудиться, но и создавать свое, как это положено каждому творческому человеку. А во время войны, работая в военном госпитале, она научилась не только принимать близко к сердцу страдания человека, но и испытывать боль за его судьбу, нередко порушенную, если человек выходил из госпиталя без руки или ноги или с тяжелыми следами контузии... их судьба была близко связана с тем, кого она потеряла и кто, несмотря ни на что, остался для нее навсегда живым.

Однажды поступил новый больной, тихий, седеющий человек, два года назад перенесший операцию почки. Леонида Ивановича Травникова поместили в отдельную палату с окном в парк, еще совсем голый, несмотря на весну, и позднее, когда были определены назначения, Екатерина Ильинична зашла к нему перед вечером.

— Поколю вас немного, — сказала она мягко.

— Что ж, поколите, — покорно согласился он.

— А через полчасика принесу вам ужин.

Она выполнила еще ряд назначений, взяла в буфете судок с овсяной кашей, налила в кружку из большого чайника чай и отнесла Травникову.

— Как ваше имя? — спросил он, когда она ставила на стол его ужин.

— Екатерина Ильинична.

— А меня зовут Леонид Иванович.

— Извините, какая ваша специальность? — поинтересовалась она, уже прослышав, что это ученый.

— Я спелеолог, есть такая наука: иначе — изучаю пещеры. Наверно, в их сырости и застудил свои почки.

Екатерина Ильинична не решилась спросить, чему служит его наука.

Но он сказал сам, словно услышав, о чем она не спросила:

— Пещеры — ведь это не только история земли, но и история существования человека. В пещерах жили люди, рожали детей, грелись у очагов после опасной охоты... кроме того, это были художники, в пещерах и поныне находят их замечательные наскальные рисунки.