После дороги через лес потянулись заборы дач, за одним забором из штакетника стоял в саду высокий старик, смотрел, как на деревьях созрели черные скворцы, похожие на крупные сливы, и тихая весна еще совсем робко притаилась в саду, а на газоне перед домом уже желтели рано расцветшие цветы мать-и-мачехи и изумрудно-зеленые стрелки нарциссов тянулись из земли.
Женщина сказала: «Вот он, Александр Модестович», сказала это мальчику, еще совсем маленькому, еще только пятилетнему, но в своем синем пальтеце с якорьками на плечах он казался старше, и лишь светлый вихорок из-под берета был еще совсем младенческий.
Женщина открыла калитку, вошла с мальчиком в сад, а старик, недовольный, видимо, чьим-то несвоевременным посещением, выжидательно смотрел на них из-под серебряных бровей.
— Вам что? — спросил он не совсем учтиво, и женщина торопливо сказала:
— Неужели совсем не узнаете, Александр Модестович? Когда-то я была Женей Параделовой.
— Женя? — И он минуту глядел на нее, а красивое зрелой красотой лицо женщины как бы уменьшалось до того детского личика, которое знал он когда-то...
Книга его военных мемуаров, которую, выйдя в отставку, он писал понемногу, инженер-полковник Изумрудов, была уже доведена до памятных трагических дней, связанных не только с этим детским личиком, но и с целым рядом порушенных, попранных человеческих судеб.
В суровую зимнюю стужу тысяча девятьсот сорок третьего года машину, на которой он ехал, тогда техник-лейтенант, остановила возле контрольно-пропускного пункта девушка-регулировщица.
— Товарищ лейтенант, ради бога, довезите хотя бы до первого медсанбата одну крохотулечку.
И регулировщица рассказала, что девочку нашел в нетопленной, выстуженной хате водитель автоцистерны, а старик, уцелевший в полусожженном селе, опознал в девочке дочку беженки, которую немцы угнали вместе с другими женщинами рыть окопы, но ни одна из женщин до сих пор не вернулась.... а что в хате остался ребенок — не знал.
И он, техник-лейтенант Изумрудов, довез тогда на своей полуторке помертвелую от страха, наверно двухгодовалую, девочку до первого встретившегося на пути медсанбата, передал ее в руки одной медицинской сестры, а в медсанбате, когда раздели девочку, обнаружили на предплечье левой ручонки написанные химическим карандашом, видимо матерью, ее имя и фамилию — Женя Параделова.
И он двинулся дальше по стылой, слепительно блестевшей после утихшей метели степи; у обочин обставленной вехами ВАД [1] Военно-автомобильная дорога.
лежали полузасыпанные снегом трупы итальянцев и венгров с белой полоской инея на сомкнутых веках: глаза с влагой слез замерзали последними... А за горящим, освобожденным Воронежем было уже недалеко до Россоши и Валуек.
Он записал тогда номер полевой почты медсанбата, в который передал девочку, и медсестра Алексеева, видимо с сочувствующей, доброй душой, написала ему впоследствии, что девочку эвакуировали в тыл и сейчас она находится в детском доме на Каме возле Елабуги.
Однако не канула в безвестность эта принятая им из рук регулировщицы девочка, он несколько раз запрашивал о ней детский дом, и ему отвечали, что Женя Параделова здорова, но он не забывал никогда, как, распахнув полушубок, прижимал к себе тельце девочки и тоненькая, как бы тлеющая ниточка жизни билась на ее виске...
А к концу войны Женю разыскала ее тетя, сестра безвестно пропавшей матери, выписала к себе в Бугульму, где преподавала в музыкальной школе, и два или три года спустя Серафима Георгиевна Сердобская написала майору Изумрудову:
«Мы с Женей всегда помним, что́ вы сделали для нее в войну, Александр Модестович. Я сама — мать, и низкий поклон вам за все. Женя теперь в музыкальной школе, у нее хороший слух, и я надеюсь, что по классу рояля она сделает в свое время успехи».
Но и он тогда уже был отцом, рос сын Костя, не испытавший никаких ужасов войны, знавший о ней только из рассказов отца, а пустой шрапнельный стакан, в котором стояли остро очиненные карандаши, казался ему, наверно, именно для карандашей и предназначенным.
— Сколько же лет мы не виделись? — спросил самого себя Изумрудов.
— Почти восемь лет, когда я была в Москве проездом из санатория в Ялте, — сказала та, которую звали когда-то Женей Параделовой, а ныне она была учительницей в музыкальной школе Евгенией Николаевной Верховцевой.
— Порядочно, — вздохнул Изумрудов. — Сынок? — и он кивнул в сторону мальчика, смирно сидевшего в углу дивана, куда его усадили.
Читать дальше