— Господа студенты! — гремит у входа голос лубенчанина Соломахи. — Ректор и губернатор запретили нам участвовать в торжествах. Издевательство неслыханное. Это — агония самодержавия.
Дорогу на юбилейное торжество нам преградил упитанный жандарм, студентов хотят унизить и запугать полицейской нагайкой. Царские церберы стремятся превратить Киевский университет в центр мракобесия на Украине. Из нас пытаются сделать слепое орудие для притеснения народных масс. Народ Украины стонет в тисках дикой эксплуатации, прозябает в невежестве, нищете и болезнях, терпит невыносимое национальное угнетение, а нас учат увековечивать это варварство и стоять на страже его. Нет! Мы лучше погибнем в борьбе…
— Правильно, Соломаха!
— Свободу народам!
— Ломайте двери!
В это же время среди студентов распространялись листовки с пламенными призывами к восстанию против самодержавия.
Отовсюду неслись свистки жандармов: «Разойдись!..»
Не расходились… И когда в теплую предвечернюю пору ректор университета — ярый шовинист и самодур — открыл бал для профессуры и верхушки губернской знати, когда его роскошный особняк на Караваевской засверкал огнями, а из окон понеслись звуки бравурной мазурки, студенты разобрали булыжную мостовую и перебили все окна в резиденции ректора.
…Камера в Лукьяновской тюрьме. Рядом с Григорием его верные друзья — Носенко, Рубисов, Яценко… Обнявшись, они гордо смотрят сквозь решетку. «Нет! Не покоримся, довольно гнета, унижений, насилия… Давайте-ка, невольники, тряхнем решетки, да так, чтобы тюрьма зашаталась и чтобы все угнетенные услышали наш призыв к свободе… Нет, мы не можем жить в невежестве… Мы сильны, мы молоды, будущее принадлежит нам».
А в жандармской карете чиновник везет опечатанный сургучом пакет.
«Секретно.
Господину киевскому, подольскому, волынскому, временному черниговскому и полтавскому генерал-губернатору
РАПОРТ
10 декабря, утром, содержавшиеся в тюрьме за беспорядки, произведенные 8 сентября, в день университетского юбилейного торжества, бывшие студенты университета св. Владимира и разночинцы в то время, когда этап политических ссыльных выводился из тюрьмы, выбили окна, выломали рамы и все время провожали этап следующими криками и возгласами: „Прощайте, мы все вам сочувствуем!..“ Подобными криками они сопровождали этап до тех пор, пока он не скрылся с их глаз, в этих криках и разбитии окон и рам принимали участие: Носенко, Яценко, Артемьев, Чижевский, Рубисов, Соломаха…
Начальник киевского губернского жандармского управления полковник Новицкий».
…Проносится перед мысленным взором Соломахи суровая юность, этапы и тюрьмы, горе матери и запоздалая любовь к светлоокой Наталке…
Видит старый Соломаха зарево, толпы возбужденных людей с вилами и косами. Это бурный 1902 год в его родном селе над Сулой, где он учительствовал после возвращения из ссылки!
Горит барское имение. А на фаэтоне стоит он — Григорий Соломаха. Ветер треплет его седые кудри, черную бороду. Вот она, кровавая борьба, запах повстанческого дыма, не раз снившегося ему в тюрьмах и в ссылке!
— Громада! Люди! — разносит упругий ветер по селу.
Волнуется толпа.
— Слушайте вы, дети земли, вечно голодные и оборванные! Посмотрите на свои мозолистые руки — на кого они трудились веками?! Довольно! Пришло время, настал час свободы, вздохните же полной грудью! Земля, свобода…
Григорий Соломаха взмахивает саженкой.
— Делить панскую землю!
И заревело и потекло в поле…
Он почти бежал и слышал могучий топот односельчан за своей спиной, видел, как падали слезы радости на святую землю. А на горизонте поднимались столбы дыма — словно великаны вырастали из-под земли. Там бушевало народное возмездие.
…Ходит по саду Григорий Григорьевич, шуршат листья под ногами, вечерний холодок пронизывает тело. Осень…
«Нет, доченька родная… Не с благотворительности начинать надо, не туда направляешь свою молодую силу…»
Но что он может посоветовать ей? С малых лет читал ей стихи Шевченки, играл ей на бандуре думы о героях, боровшихся за свободу. Воспитывал ненависть к мироедам, любовь к трудовому народу. А теперь? Поднимать на борьбу? Жечь? Делить землю голыми руками? Уже пробовали в 1902 году. Иначе, наверное, надо. Но как? И что может сделать девушка?
«Да, сейчас нужно просвещение, Таня. Неси, дитя мое, свет людям. Буди их пламенным словом.
Но придет время — и запылает все помещичье, эксплуататорское и в гигантском пламени сгорит проклятое прошлое. Так будет…»
Читать дальше