Николай Фомичев - Неожиданные люди

— Вы не совсем меня поняли, — мягко возразил Шугаев. — Завод необходимо закрыть немедленно…

Лицо Гребенщикова вдруг начало багроветь.

— Ты что, дорогой товарищ?.. Ты вот сядь сюда, — он пристукнул крутым кулаком по столешнице, — и тогда валяй закрывай!.. Какие вы все мастера пальцем тыкать!.. Цемента на стройке в обрез. На голодном пайке перебиваемся. К весне — дух вон! — сдать должны вторую очередь: правительство следит за сроками! А ты — цементный закрывать!..

Он замолчал, гневно сопя и упираясь взглядом в растерянно моргавшего Шугаева.

— Но разве нельзя, — неуверенно заговорил Шугаев, — сославшись на необходимость остановки завода, попросить цемент с другого предприятия?..

— С какого другого?! Кто даст цемент без фондов? Фонды спускают под план. Нет лишнего цемента в министерство. Я три года пробиваю дополнительные фонды, а мне показывают кукиш!

— Я понимаю вас, — сказал Шугаев, — но и вы поймите меня: мы не можем рисковать здоровьем рабочих. Люди ведь буквально задыхаются в пыли…

— Слушайте! Что значит «задыхаются»? Что у них, респираторов не хватает? Экая невидаль — пыль! Я сам начинал с рабочего. Я Магнитку строил. Разве нам так доставалось? Не то что пыль — голод! холод! Работа чуть ли не сутками напролет! Да какая работа! И ничего — выдюжили вот…

Ироническая улыбка вдруг сорвалась с шугаевских губ:

— Извините, Пал Палыч, но… вы, вероятно, не очень представляете себе, что значит силикоз…

— Да что ты меня силикозом пугаешь? Силикоз, силикоз… В респираторах надо работать, и никакого силикоза не будет… Ну ничего, я их заставлю надеть респираторы! — Гребенщиков выхватил из мраморного стакана граненый красный карандаш и, крупно начертав на листке календаря «Респираторы», припечатал карандаш к столу. — А еще я вот что скажу, дорогой товарищ… Строительство — наше ударное строительство — та же битва, только мирная. И в этой мирной битве победы без жертв не даются! Так-то вот, мой дорогой…

«Действительно не понимает или понять не хочет? — спросил себя Шугаев, растерянно охватывая взглядом резкие черты лица Гребенщикова и глыбисто-тяжелый очерк всей его фигуры, навалившейся на стол. — Вот взять бы да сказать ему: давай рискнем, закроем завод, и пусть срываются сроки — уж тогда наверняка найдется цемент, завалят стройку цементом»… Но что-то, что стояло между ними, мешало ему высказать вслух свои мысли, и тогда он сказал:

— Ну а что, собственно, случится, если вы закроете завод?

— Вы вообще соображаете, что вы говорите? — переходя почему-то на «вы», сказал управляющий.

Скверное, тяжелое чувство вдруг охватило Шугаева. Он посмотрел на папку, которую сжимал в руках: минута, к которой он готовился, наступила. Он расстегнул «молнию», вытащил из папки нужный документ и, положив его на стол, неуверенным движением придвинул к управляющему:

— Вот, ознакомьтесь, пожалуйста…

— Что это? — Гребенщиков дернул бровями.

— Предписание санитарного надзора. Я сожалею, но… если через две недели вы не закроете завод, я вынужден буду опечатать его. — Язык у него был совершенно сухой, и он с большим трудом выговорил эти слова.

— Это… это что?! Ультиматум?! — вскрикнул Гребенщиков придушенным голосом.

Шугаев криво улыбнулся:

— Это просто напоминание… Я предупредил вас, это мой долг…

Гребенщиков развернулся к тумбочке, ткнул пальцем в черную кнопку звонка и взглянул на Шугаева так, словно впервые его увидел.

— У вас все? Ну, будьте здоровы! — и он кивнул не то Шугаеву, не то на дверь.

Шугаев нервно вскочил и пошел. В дверях столкнулся с обеспокоенной секретаршей.

— Соедини меня с Коркиным! — бросил ей Гребенщиков.

«Коркин… Кто же это Коркин? — тупо соображал Шугаев, выходя в коридор и спускаясь по лестнице. — Кажется, кто-то в горкоме… А, да, заведующий промышленным отделом. Ну, пусть…»

Он вышел на улицу, сел в полупустой душный трамвай и поохал на работу. Чувствовал он себя разбитым. Трамвай громыхал и дергался. Чугунно перекатываясь, стучали под решетчатым полом колеса.

— Кор-кин, Кор-кин, Кор-кин, — навязчиво стучало в висках.

«Ничего, — успокаивал себя Шугаев. — Коркин так Коркин… Я все равно не отступлюсь…»

Он зашел к главврачу и, устало опустившись в кресло, стал рассказывать о разговоре с управляющим.

Готлиб, сидя за столом и подперев щеку ладонью, флегматично слушал, ничем не выдавая своего отношения к рассказу Шугаева. Но вот он отвалился на спинку и дважды беспокойно шевельнулся в кресле.