Павел Макшанихин: Родимая сторонка

— Да ведь я думал, солдат это… — горько зашептал Кузьма. — Экая оказия!

— Думал, черт слепой! — сердитым шепотом ответил Петруха, обеими руками поддерживая штаны. Помолчал и тоскливо спросил:

— Горохом али дробью?

— Бекасинником, — уныло вздохнул Кузьма.

Тихонько воя и ругаясь, Петруха пошел к дому, раскорячив ноги. Народ сбежался на шум к запруде, но около нее уже никого не было. Легонько билась в берег потревоженная вода, а в ней дрожал, как от смеха, обломок белой луны.

Ночью кто-то разрыл-таки плотину, и вода ушла, разворотив камни и размыв на сажень песчаный вал.

Все это было весной…

А летом, в самые «петровки», когда все взрослые с утра ушли на покос, ребятишки забрались курить в хлев и, чего-то испугавшись, бросили окурки в солому. В полдень над Курьевкой лениво поднялась серая туча дыма. Она росла, чернела и расползалась по небу.

В ближайшем селе забили в набат, со всех сторон к Курьевке толпами и в одиночку побежали на пожар люди. Но тушить было нечем, да и нечего. Курьевцы бестолково метались от дома к дому, пытаясь спасти хоть какую-нибудь рухлядь. Кругом стоял плач, вой, стон…

Только солдат не суетился, никуда не бегал и, казалось, был даже чем-то доволен.

Высокий и костлявый, с растрепанными усами, он без шапки стоял посреди улицы, расставив длинные ноги, останавливал бегущих мимо людей и показывал крючковатым пальцем то на большой и мрачный дом Кузьмы Бесова, то на горящий пятистенок его свата Никиты с резным крылечком и голубыми наличниками.

— Глядите! Глядите, как богачей-то наших ровняет! — кричал солдат. — Теперь — шабаш! Все, брат, одинаковы будем… Хо-хо-хо!

Горящие дранки и головешки понесло с дома Никиты на дом Кузьмы Бесова, И тут жена крыше его весело затрепыхались оранжевые лоскутья пламени. Черными ребрами оголились сразу стропила и слеги, огонь начал проваливаться внутрь дома, но скоро с ровным и страшным шумом поднялся оттуда к небу столб и уперся в багровую тучу. Из дома послышался хруст, треск, шипение, будто огромный зверь, ворча, сопя и чавкая, яростно грыз там пойманную добычу.

Огонь начал обступать со всех сторон кособокие домишки курьевской голытьбы. Вспыхнула разом избенка пастуха Ефимки Кузина. Над крышей ее поднялись вдруг дыбом огненные волосы, в темных окнах сверкнул и заметался яркий свет, рамы в них покривились, а потом и вся избенка перекосилась и рухнула, вздымая из пламени к небу, словно руки, черные концы обгорелых бревен.

Люди с воем и криками пробегали мимо солдата, сторонясь его, как сумасшедшего, а он стоял и все грозил кому-то, размахивая руками и разговаривая сам с собой. К вечеру пожар кончился. Уцелело только девять домов за ручьем, а на горке торчали теперь высокие трубы да сухие скелеты обгорелых берез.

Солдат долго стоял у своего пепелища. Рядом с ним истошно голосила жена, кричали и спорили ребятишки, выгребая из углей сгоревшие топоры, косы, подковы и разные железки, но солдат ничего не замечал и, опустив голову, тупо глядел в землю.

Пожар сравнял Курьевку с землей, но он не сравнял Кузьму Бесова с солдатом и Ефимкой Кузиным. В этом солдату пришлось горько убедиться, и очень скоро. Пока строил он себе хатенку из старой, уцелевшей от пожара бани, Кузьма Бесов срубил себе большой пятистенок из семивершковых бревен.

И однажды вечером, сидя с трубкой на завалинке, солдат услышал, как ребята, проходившие мимо него, дружно рявкнули под гармошку:

Ошалев от злости, солдат схватил жердь и погнался по темной улице за обидчиками. Но те со смехом рассыпались по переулкам.

Не найдя никого, солдат в раздумье постоял на улице с поднятой жердью, потом с сердцем бросил ее и быстро пошел прочь, издавая какие-то лающие звуки, не то смеясь, не то плача…

У мостика, посреди улицы, солдат остановился и долго глядел на светлые окна Бесовых. Теперь только начал понимать он, что какой-то другой нужен в Курьевке пожар, который навсегда выжег бы в ней и нищету, и Бесовых, да так, чтобы и корня от них не осталось.

Дом Тимофея Зорина стоит на крутом берегу ручья, как раз посреди Курьевки. Сквозь белый хоровод берез, дружно обступивших его, видны с дороги обе избы, срубленные по старинному обычаю, в ряд под одну крышу. Их соединяют бревенчатые сени с открытым крылечком, а венчает тесовая светелка с островерхой крышей и маленьким оконцем. И карнизы дома, и наличники, и крылечко затейливо оплетены деревянным кружевом резьбы, так что издали дом похож на старинную игрушку, которую сделал на досуге искусный мастер малым ребятам на забаву и себе в утешение.