Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Батий, задержавшись возле свекрови, оглянулась назад и, увидев далекие фигуры всадников, с перепугу бросилась было бежать, но потом, опомнившись, остановила коня. Курман в это время спрыгнул с лошади и, присев на колено, вскинул вслед Саадату старую берданку. Не успела Батий вскрикнуть, как раздался выстрел. Неизвестно, то ли пуля в самом деле задела лошадь Саадата, то ли лошадь сама споткнулась, но, не доходя до леска, она со всего размаха упала на землю.

— О-айт, подлый Саадат, что ты натворил! — послышался средь выстрелов голос Соке. Отряд приближался.

В этот момент что-то как бы ужалило в правое бедро Батий. Кажется, ее задела шальная пуля. Она подогнула ногу до уровня луки седла, кровь обагрила платье и одеяло, подтянутое к седлу. С упреком глянула Батий на мужа. Побледнев, она со стоном выкрикнула:

— Спасайтесь! На меня не смотрите, я погибла!

— Что с тобой, родненькая? — бросилась к ней свекровь и, увидев, что сноха ранена, кинулась к сыну. — Я ли тебе не говорила, что Саадат не доведет нас до добра? Не слушал ты, а теперь вот смотри. Зачем нам надо было бежать из аила, кто бы нас стал раскулачивать, за какие богатства? Я ли не просила тебя, сынок, работать и жить, как и все другие! Да будь он проклят, подлый Саадат! Чтоб никогда ему не найти пристанища на киргизской земле, чтоб вечно быть ему в изгнании!

Охваченный страхом и ужасом, Курман молчал, покусывая губы, а ружье в его дрожащих руках выстукивало о луку седла.

— Саадат сорвал нас с насиженных мест, угнал скот, а теперь, бросив нас, спасает свою подлую душу! — заливалась слезами мать. — Опозорил он нас, как мы будем смотреть народу в глаза? Обманул, совратил нас, темных и доверчивых! Умри же, Саадат, подохни, как собака!

Батий приговаривала слабеющим голосом:

— Спасайся, Курман, оставь нас!

Курман с трудом ответил:

— Хватит, наспасался я, сыт по горло! Дальше я никуда не двинусь!

Чем ближе настигал их отряд, тем больше паника охватывала беглецов. Многие отставали, и уже никто не помогал другому, каждый заботился только о своем спасении. Ни Укета, ни Саадата с Касеином не видать было поблизости. Лишь иногда из леса раздавались одиночные выстрелы. Неподалеку от Соке пуля вскинула струйку пыли. Старик поостерегся, сбавляя ход лошади.

— О прах отцов! — изумленно воскликнул он. — Пули этих собак стали достигать нас! Что будем делать, Арибан?

— Рассыпаться поодиночке! — приказал отряду Ларион. — Наступаем на лес!

В этот момент лошадь, которую вел на поводу сбоку от себя Осмон, присела и замертво рухнула на землю.

Сколько силы и выносливости таят в себе лошади! Всю ночь напролет скакали они в предгорье и глубоких горах, и сейчас, когда над головами запели пули, доброотрядцы, пригибаясь, пустили их вскачь, лошади пошли в гору с такой резвостью, будто только что были оседланы. Смелые воины-джигиты Осмон, Абдиш, Орузбай и Омер скакали впереди, стреляя на скаку. Вон на склоне горы показался на бурой лошади отстреливающийся всадник. Это был Бекет. Первым заметил его Абдиш, но Орузбай опередил его. Метким выстрелом он подбил лошадь. Бекет успел спрыгнуть с лошади и кубарем покатился со склона.

Стрельба басмачей прекратилась. В горах снова воцарилась величественная тишина. Басмачи убегали теперь налегке, оставляя вьюки и лошадей. Попадались доброотрядцам и отставшие. Встретился дряхлый старик, который уже не мог держаться в седле, а чуть дальше, за поворотом горы, доброотрядцы увидели, как какой-то мужчина, подняв на руки женщину, силился перекинуть ее поперек седла. Это были Султан и Сурмакан. Что с ними случилось, почему они отстали, бог их знает, но на лошади, которая сейчас билась на земле с переломанной ногой, застрявшей между камнями, по всей вероятности, сидела Сурмакан. Сурмакан, видимо, сильно расшиблась. Когда сзади послышалась погоня, измученная лошадь оторвала от земли голову и жалобно глянула на приближающихся людей. А Сурмакан с окровавленным, ободранным лицом и здесь, не изменяя своему правилу, ругала и проклинала своего мужа.

— Пусть муки мои свалятся на твою голову! Мало того, что всю жизнь бил меня камчой и таскал за волосы, а теперь увел меня за собой, испортил мое лицо! Обещал целые горы: буду носить тебя на руках, как байскую дочь, окутаю тебя в китайские шелка! Так вот как, значит, ты меня осчастливил, наказание ты мое!

Султан, конечно, не стал, как прежде, избивать жену за ее злой язык. Он только тщетно пытался взвалить ее на седло. Но когда это ему наконец удалось, Соке был уже рядом.