Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Верно, Соке, правильно…

— А что думаешь? И мало еще признавать, что я говорю правильно, надо на деле доказать свое согласие со мной. Хоть и перепадет мне от старухи, но наскребу еще пудов пять зерна и призываю вас всех сдавать семенное зерно для дела сатсиала!

— Мы все должны подхватить призыв аксакала! — поддержала его Бюбюш.

Народ зашевелился.

— Кто присоединяется к призыву аксакала? — спросил Самтыр.

Чернобородый, что сидел сзади, промолвил, вытягивая шею:

— Дадим, сколько найдем.

— Ну, а точнее, сколько можете дать?

— Три пуда.

— Спасибо вам и на этом!

— Ну, кто имеет еще что сказать?

— Разрешите мне! — с места поднялся Омер. — Правильно сказал тут наш старик Соке. Аильчане, вы все хорошо знаете, нет у него сына, который бы был опорой хозяйства, и все-таки шестидесятилетний старик сдал на наше общее благо двадцать пудов зерна. Я со своей стороны заявляю, что раньше сдал тринадцать пудов, а теперь сдам еще двенадцать. Но только надо поставить дело так, чтобы и активисты не оставались в стороне!

— Не отстанем! — ответила Бюбюш. — Раньше мы с мужем сдали восемнадцать пудов, а теперь сдадим еще десять. Я призываю последовать моему примеру и других активистов.

— Я принимаю вызов! — ответил Сапарбай. — Мы, две семьи, сдадим еще пятнадцать пудов!

После этого дело пошло живей. Каждый вставал и по своей доброй воле изъявлял согласие сдать столько, сколько мог. Таким образом, в распоряжение колхоза поступило еще триста пудов.

Те, кто обещал, начали свозить зерно. С трудом, после долгих жалоб, слез и ругани старухи, удалось Соке уговорить ее сдать еще пять пудов. Семена постепенно накоплялись, однако по аилу распространялся недовольный слух.

— Что ни день, то больше наглеют активисты, ненасытными у них стали утробы. До этого, еще когда обложили нас «планом», забрали подчистую зерно со дворов, а теперь требуют семенного зерна. Видать, всем нам суждено подыхать с голоду, пришел конец нашему человеческому существованию! — говорили старики.

— Э-э, что там говорить! Если это зерно сеют на поле, то не надо роптать, а надо сказать, сколько можно чтобы сеяли.

— Вы все еще как дети, — вступил в разговор Барпы. — В этом свой смысл. Соберут зерно под предлогом, что, мол, на семена, а когда оно поступит в распоряжение властей, то его можно использовать на другие цели. Сейчас, оказывается, в российских краях народ мрет от голода. Если не верите, могу прочитать вам газету, которую печатает сама советская власть! — Барпы достал из кармана газету «Кызыл Кыргыстан» и, присев на корточки, стал читать по складам: — «На улицах Лондона бродят тысячи безработных, их дети мрут от голода. Возле биржи днями и ночами стоит огромная очередь в тридцать тысяч человек. Тут же под заборами и стенами домов валяются трупы умерших от голода». Вот, слышали? — оглядел слушателей Барпы и сложил газету. — О дорогой мой народ! Лондон — это большой город в России. Биржа — эта большая харчевня, где дают похлебку из травы. Этот голод может прийти и к нам. Надо ждать его с тем расчетом, как говорили старики: «Если в яме у тебя спрятано зерно, то во дворе будет скот». Да к тому ж кто знает, как сложится жизнь. Кажется, руководители нашей родной советской власти немного побаиваются царей других стран: недавно как будто бы Англис подослал посредника и передал, что, мол, будь готов, буду воевать! А наши и отвечают: «Зачем тебе воевать? Тебе нужен хлеб — так мы его отдадим и без войны!» И вот теперь, чтобы задобрить Англиса, ему дают два миллиарда пудов зерна, как взятку, скажем. О всемогущий аллах, впервые слышим, чтобы одно государство давало другому государству взятку, что же после этого остается делать простым грешным людям?.. И это еще ничего, поживем, увидим еще другие неслыханные чудеса. Такова наша жизнь теперь, неустойчива.

Словно вспомнив о чем-то, Барпы встал, поспешно надел у выхода калоши и вышел из дома.

Но слова его не остались на земле. Они быстро распространились по аилу.

— Говорят, газету читали, ты ничего не слышал?

— Слышал, да радости мало. Опять беда какая-то ждет нас! — толковали между собой люди.

Когда слух этот дошел до Умсунай, она пришла в неистовство:

— О скопец, старый дурень! — ругалась она. — Нет, чтобы сидеть да помалкивать, а теперь вот остались без хлеба! Умрешь голодной смертью!

Как ни старался Соке убедить жену, она не желала и слушать. Умсунай кричала, плакала, проклинала его на все лады. Соке готов был бросить дом на самом деле.