Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Отец Айны Джайнак происходил из рода Эшима, имел располагающую внешность, был сметлив и умел говорить с людьми. Год от года рос его авторитет, и он становился одним из тех «благородных» людей, которые вершили дела родов. На стойбищах родичи группировались вокруг Джайнака. Он был из тех, чей камень обязательно попадал в цель. Никто не удивился, когда на выборах Джайнак получил должность джарымболуша, победив своих противников и недоброжелателей. Одну лишь смерть он не мог побороть. Умер рано. Но имя его еще помнили в аиле. Хотя Айна и осталась сиротой, ее возвышала в глазах людей слава отца. Вот почему глава одного богатого рода Батырбек решил женить на Айне своего младшего брата Досумбека. Привязав к челке аргамака кебез, он пригнал во двор к старшим родственникам Айны табун в шестьдесят лошадей и сосватал девушку.

Так братья отца Айны, у которых она жила, разбогатели за один день и стали с благоговением произносить имя Досумбека. Увидев, сколько скота они получили, многие в аиле завистливо вздыхали:

— Вот счастье-то вам привалило! Видно, вас благословил сам пророк Кызыр. За одну девушку дали столько скота, что на пастбище тесно стало. Наверное, у порога ваших юрт течет жир, так вы разбогатели. Но что богатство?! Пусть земля проглотит его! Богатство — грязь на руках: помыл руки — и нет ее. А вот породниться с самим предводителем рода Кокрек — Батырбеком — другое дело! Это все равно, что стать родственником пророка Сулеймана.

— Оставьте! — пренебрежительно отвечали дядья Айны. — Разве вы узнали нас сегодня? Счастье никогда не покидало наши юрты. Мы и без Батырбека всегда были и будем сыновьями своего славного отца. У нашего сородича Киизбая и сейчас тысячи овец пасутся на склонах гор.

Жители аила толковали меж собой:

— Они могут говорить, что хотят. К ним птица счастья прилетела, все у них пойдет на лад.

— У них теперь табун. И кичливость будет им к лицу.

— Если они до сих пор были кривыми, отныне станут прямыми. Что и говорить!

Одну только Айну не радовало неожиданное благополучие. Девушка не любила старика, хотя он был именит и богат: «Выйти бы мне замуж за джигита, — думала она, — который был бы достойным потомком славных предков, способным согнуть самого Батырбека».

Когда явился Саадат, Айна решила, что он и есть тот, о ком она мечтала. Он происходил из родовитой и богатой семьи. Правда, после прихода советской власти положение его родственников поколебалось, они обеднели. Но, несмотря на это, Саадат, благодаря своей ловкости и изворотливости, прибрал к рукам власть в аиле. Айна говорила себе: «Меня может спасти только Саадат». Твердо решив связать с ним свою судьбу, девушка передала через Курмана: «Если ты настоящий джигит, борись за свою честь. Я твоя!»

Он ответил: «Я тот сокол, который вырвет тебя из когтей старого беркута. Если изменю слову, пусть покарает меня дух моего могучего предка Батыра! Да будет проклято твое имя, если ты откажешься от своих слов в тот день, когда будет решаться наша судьба!»

Саадат вел тайные приготовления, собирая вокруг себя людей, которые могли ему пригодиться в нужный момент. Используя положение председателя аилсовета, он решил привлечь на свою сторону и закон. На этот раз Саадат прикрывался лозунгом о равноправии женщин.

— Советская власть широко открыла перед женщинами все пути, — кричал он, выступая на специально созванном общем собрании. — Мы хотим, чтобы женщины покончили с темнотой, чтобы они пользовались своими правами наравне с мужчинами. Но в нашем аиле много родителей, которые держат своих дочерей и невесток взаперти, воспитывают их по старинке. Кто не будет пускать в Красную юрту девушек и келин, заставляя их только готовить пищу и мыть котлы, против того мы примем крутые меры. Штрафовать будем.

Со всех сторон раздались одобрительные возгласы:

— Правильно!

— Власть открыла школы! У тех, кто не пускает своих детей учиться, темная совесть.

— Довольно с нас и того, что сами мы темные, пусть хоть дети наши учатся!

Слово взял Сапарбай.

— Речь сейчас идет не о детях, хотя некоторые действительно не ходят еще в школу, — начал он с чуть заметной улыбкой. — Беда со взрослыми. Они говорят: «На что нам учеба в старости?» Больше того, родители не пускают в ликбез своих дочерей и невесток. Они не понимают, что неграмотный человек станет помехой строительству социализма.

— Будь ты неладен, Сапаш! — вскочил Соке и, торопясь, словно кто-то гнался за ним, заговорил: — Вы, молодежь, хотите во всем обвинить нас. Если я, не учась в школе, хочу быть помехой социализму, пусть покарает меня наша власть. Я готов каждый день ходить в Красную юрту, да ничего не получается с учебой. Помнишь, Сапарбай, как ты сам учил меня? Ты заставил сказать: «А-а» — я сказал «А-а», ты говорил «Бэ» — я тоже сказал «Бэ». Но у вас еще есть какое-то «Сэ-э». Этого я не мог повторить, язык не подчинялся. Хотел громко сказать «Сэ-э», но старые зубы не могли устоять, я тебя слюной обрызгал. Тогда я сказал себе: «Брось это дело. Я никогда не видел учеников, слюни которых во время чтения летели на муллу». И перестал ходить учиться. Если я виновен, то готов ответить за это. О дочери или невестке не буду говорить, у меня их нет. Если бы была хоть одна, я сказал бы ей: «Иди, учись». Вот как!