Василий Ажаев: Предисловие к жизни

Да, война теперь осталась позади. Вот и два его закадычных друга вернулись с фронта. Третий не вернулся — остался лежать под гранитным монументом в братской Чехословакии… Но и те, кто вернулся, и те, кто во время войны оставался в тылу, — все кругом очень переменились за эти пять-шесть лет, даже с виду. Он, Смелов, знает это по себе: то, сколько делал каждый и он сам раньше, кажется теперь совсем малым и несовершенным. Надо делать во много раз больше и лучше! Народ, как огромный силач-великан, засучив рукава, поднимает свое хозяйство по планам новой пятилетки! И память о тех, кто не вернулся, о друзьях, которые отдали за тебя жизнь, требовательно зовет, чтобы ты не остался перед ними в долгу.

Нина однажды правильно сказала: все как будто и в самом деле довольны им; вот и переходящее знамя не отбирают у него уже три года. Правильно и то, что он, Смелов, научился лучше работать: искусней стали руки, богаче опыт, зорче глаза, глубже и пытливей мысль. Теперь он вполне справляется с четырьмя станками и подумывает о пятом — все это так. Но сам-то он собой еще недоволен, да и будет ли когда-нибудь довольным — неизвестно. И разве можно быть довольным собой, когда ясно предвидишь, что можно сделать еще больше в будущем.

Будущее! Это слово неизменно рождает другое: сын. Смелов улыбается. Мальчишка сладко спит сейчас, держа ладошку под пухлой щечкой, погруженный в свои удивительные ребячьи сновидения. Он дал ему твердое отцовское слово: разбудить его сегодня, когда соберутся гости. Валерик тоже хочет принять участие в семейном торжестве и втайне заучил какое-то стихотворное приветствие отцу-имениннику. А ему, мальчишке, неведомо, что его тоже ждет подарок: взаправдашний маленький электрический поезд, на досуге сделанный отцом. Он стоит там, готовый к отправлению, — мальчишка повернет выключатель, вспыхнут огни поезда, и он понесется по рельсам, протянутым в комнате. И ярче любых огней загорятся широко раскрытые изумленные глаза паренька.

— Сынок, дорогой! Прости меня, что не сдержал я своего слова, — шептал Смелов. — Не огорчайся. Мы все поправим. И мама пусть не огорчается. Все будет в порядке…

Губы его шевелились, а рука спокойно и быстро вынимала готовую деталь из гнезда станка. Деталей кругом было множество, они лежали высокими штабелями, и уже (в который раз!) молчаливые приемщики вывозили их на тележках…

В половине десятого к Сергею зашел Горяинов — начальник цеха, давнишний друг, они и жили в одном доме в соседних квартирах.

— Ты что, Сергей? — сказал он. — Смена давно кончилась. С тебя вполне хватит: восемнадцать норм, как и обещал вчера. Это, брат, изрядный довесок к твоим четырехзначным процентам! — Он стал к сменному станку — принять очередную деталь. — Нина только что звонила: торопит. Сворачивайся, и пошли. Десять минут имеем на ходьбу и двадцать на то, чтобы побриться, надушиться и одеться по-парадному.

— Не трогай, Виктор, — отозвался Смелов и сам принял деталь. — Я тебе вчера не все сказал. Признаться, хотел и тебя немного удивить. Сегодня дело не только в восемнадцати нормах, — сегодня… Одним словом, мне нужны еще два часа, и я прошу их у тебя. Понимаешь, получилось не совсем так, как я предполагал, и поэтому я не могу сейчас уйти, хоть меня и ждут.

Он продолжал работу, будто все уже было ясно и согласовано. Горяинов пытливо посмотрел на него и вдруг стукнул себя ладонью по лбу.

— Ты подумай, а! Действительно, удивил!.. Так это сегодня? Ты сейчас, сегодня кончаешь?.. Вот это да! Да я тебя расцелую, не то что потерплю два часа! — Он шагал по пятам за Сергеем, двигавшимся от станка к станку. — Но, представь себе, чуял я, что ты не все мне договариваешь. И Нина тоже почуяла. Она мне говорит: «Виктор! По-моему, хозяин мой опять придумал какую-то новость. Не подвел бы он с вечером, ведь много гостей придет. Петя Антонов на лыжах за сто километров с прииска из-за него притащился! Да и просто обидно мне. Проследи за ним — я на тебя очень надеюсь». Я ее, конечно, заверил: «Можешь надеяться, как на каменную гору…» Вот тебе и каменная гора!

— Ты друг мой и начальник, значит, кругом единомышленник, — улыбнулся Смелов. — Иди и подготовь Нину. Она, понятно, будет огорчена, но должна понять. И она поймет. Она у меня все понимает.

— Ох, попал я в историю! Понимает она, конечно, все. Но то, что причитается тебе под горячую руку, — падет на мою голову. Однако ладно! Для такого дела я согласен объясниться не только с твоей, но и с собственной женой.