Валерий Закруткин - Будь счастлив, Абди!

Однажды группа военнопленных решила бежать. Кацумата, узнав об этом от шпиков, улыбнулся: «Пусть прогуляются». Но когда ночью беглецы спустились к океану, на мысу вдруг вспыхнули прожектора. И Кацумата, на глазах у специально приглашенных для этого зрелища офицеров, хладнокровно расстрелял их из пулемета.

Количество людей изо дня в день все уменьшалось. Но это не беспокоило коменданта лагеря. Он требовал других. И ему присылали снова и снова. А через месяц-два и эти «свежие» рабы умирали. Их тела сбрасывали со скалы в океан, прямо в стаю вечно круживших тут акул.

Но зато темпы строительства были очень высоки. Инспектирующий генерал остался доволен. Так Кацумата стал капитаном.

А когда все работы были закончены, ему снова оказали доверие. Под его личным наблюдением ночью всех оставшихся пленных загнали в трюмы двух старых негодных бирж. На рассвете буксир вывел баржи далеко в океан. Едва солнце показалось из воды, сторожевой корабль выпустил по ним торпеды. Взметнулись к небу столбы воды, куски дерева, огонь и исковерканные человеческие тела.

Капитан Масаносукэ Кацумата на катере еще час кружил на месте взрыва. Не выплыл бы кто… И на том же катере отправился лично доложить генералу, что военная тайна надежно спрятана на дне океана. Операция «Встающее солнце» выполнена.

Через месяц храбрый, доблестный самурай капитан Масаносукэ Кацумата был награжден орденом «Восходящего Солнца».

Возвратясь в свои дома и найдя там все нетронутым, жители Акапу очень удивились и обрадовались. Кроме нескольких пулевых пробоин в стенах, все было цело. Но еще больше удивились они, когда узнали, что хотя лавочники увезли с собой все продукты, рис все-таки будет. Комендант даст его из военных запасов.

— Не может быть! — сомневались одни.

— У них все может быть! — настаивали другие. — Комендант Кисури-сан сказал; «Это ваш рис!.. Армию одевает и кормит кто? Народ! А народ — это вы!.. Сейчас армии нет. Значит, рис ваш».

— Странные эти русские, — сокрушались старики. — Все у них наоборот… Сколько мир стоит, всегда было так: солдат брал. Всегда только брал… А эти ничего на берут. Да еще отдают нам рис — свою военную добычу… Странные люди…

— А нет ли тут какой хитрости? — спрашивали наиболее осторожные.

Но русские исправно давали рис каждый день. И не брали никакой платы.

По вечерам прямо на дощатой пристани свободные от наряда солдаты устраивали танцы под баян. Крутили заигранные пластинки на стареньком патефоне. Три вечера подряд смотрели одну и ту же картину — «Поднятая целина». Пели песни. Русские песни японцам нравились. Нередко со стороны длинных сараев, где вешают для просушки коричневые гирлянды морской капусты, пахнущей йодом, слышался звонкий, типично японский девичий голосок, ведущий знакомую мелодию:

Ловкий и сообразительный Сандзо Такита пришелся по сердцу русским солдатам. Чуть не каждый день разведчики смеялись, вспоминая, как Сандзо перехитрил сержанта Сидорова и ефрейтора Колю Круглова, удрав от них на склоне вулкана.

Зато и Сандзо именно к ним да еще к капитану Кисурину испытывал наибольшее расположение. В свободное от дежурства время они с Сандзо и другими мальчишками частенько ловили рыбу или упорно овладевали с его помощью японским языком. И ученикам, и учителю было нелегко. Но зато Сандзо уже через неделю мог довольно сносно произносить десятка два русских слов. Здоровался и прощался Сандзо со всеми только по-русски: «Добири утира, Сидоро!..», «До сивиданий ноци, Колья». Круглова он звал только по имени, а Сидорова — по фамилии.

Капитану Кисурину часто требовалось вызвать в комендатуру того или другого жителя. Чтобы разыскать его, посыльный, не знающий японского, тратил нередко полчаса, а то и час. Были и совсем курьезные случаи… Однажды Коля Круглов получил приказание: вызвать к коменданту плотника Мицу Таро. Записав на бумажке имя, Круглов сунул ее в карман, закинул автомат за спину и отправился.

— Мицу Таро! Мицу Таро!.. — кричал он, подходя к очередному дому. Никто не отзывался. И Коля шел дальше. Где-то на середине пути он засмотрелся на девушку, чинившую сети, и забыл, что кричать. Обшарил все карманы — нет бумажки! Наверно, выронил, когда закуривал. «Что же я теперь капитану скажу?» — холодея, подумал Коля. И тут память услужливо вынесла на поверхность два японских слова. «У-у-х-х! — обрадовался Коля. — Вспомнил!» Закричал ефрейтор от радости громче прежнего. С расстановочкой, чтоб все поняли: