Борис Зайцев: Первый год

— Семка? Рыжий? Здесь по соседству живет еще один мальчик… — Виктор Петрович, не доставая списка, захотел по памяти назвать фамилию. — Семен Гулько?

— Гулько, Гулько, хай его грец!.. Это ж наказанье, а не мальчишка! Курит, ругается всякими последними словами и по учебе никуда. Опять же, чтоб матери помочь — это не его дело. От зари до зари на речке с удочками торчит, а проку…

«Стой, стой! — мелькнула у Логова догадка. — Не тот ли грубиян? Рыжий, с удочками, ругается, курит… Конечно, он!»

Мария Наумовна продолжала:

— А что поймает — на базар, папирос да семечек накупит и ходит расплевывается — тошно смотреть! Весь в батьку.

— А кто у него отец?

— Пьяница, вот кто! Ну и, известное дело, драки, ругань повсегда. Через то и дети такие.

— Ясно, ясно, — задумчиво проговорил учитель. — А Сережа вам помогает?

— А как же! Отец наш как придет сморённый с шахты, так ему не до хозяйства. Только Сережа, спасибо ему, и выручает: дров наколоть, печку растопить, починить что — все делает. Остальные-то у меня девчонки — четверо, мал мала меньше — какой с них спрос?

— Когда Сережа дома бывает?

— Вечером будет. Работает он, устроился на лето, пока до учебы. Сказать по правде, семья-то у нас большая, а работник, считайте, один. Вот и приходится парню…

— Ничего плохого в этом нет, что работает.

— И то верно: труд, говорят, кормит, а лень портит.

Не больше часа просидел Виктор Петрович у Федотовых, а сколько он узнал! Жизнь целой семьи открылась ему в такой полноте, какой не найти ни в одной, даже самой подробной анкете.

Гулько жили на одной улице с Федотовыми.

Виктора Петровича встретила женщина средних лет, с заплаканными глазами. Логов назвал себя и вошел в дом.

Неуютно было в этом доме: полупустые грязные комнаты, тяжелый запах, мутный свет из давно не мытых окон, занавешенных почерневшей марлей.

Хозяйка провела учителя в «зал», как она назвала самую большую комнату, где стояла железная койка, сундук и пустой буфет с разбитым стеклом.

— Вот вы, Виктор Петрович, пришли узнать насчет Семы, — шепотом заговорила женщина, со страхом оглядываясь на дверь. — А вы бы сначала про его отца спросили. Жизни от него нет! — Варвара Ивановна (так звали хозяйку) беззвучно разрыдалась.

Логов сидел с поникшей головой: действительность начинала вносить поправки в его романтическое представление о труде педагога.

— Варька, где тебя черт носит? Воды! — послышался из соседней комнаты грубый мужской голос.

— Проснулся… Ох, смерть моя!.. — Варвара Ивановна мелко зашлепала стоптанными чувяками, направляясь к двери. Было слышно, как в кухне звякнула кружка и зашумел открытый водопроводный кран. Потом чувяки прошлепали по коридору в соседнюю комнату, откуда через некоторое время донесся тот же грубый голос:

— Какой там учитель? Рано еще… Дай-ка мой пиджак.

Минуту спустя на пороге появился довольно молодой мужчина с обрюзгшим лицом и рыжими нечесаными вихрами, похожими на костер. Это и был отец Семы. Нетвердой походкой подошел он к сундуку, сел, поздоровался.

— Здравствуйте, — отвечал Виктор Петрович. — Вы уже знаете, кто я и зачем пришел.

— Говорила жинка, да вроде бы рано — целый месяц… — Хозяин поскреб грязными пальцами затылок, волосы на его голове зашевелились и еще больше напомнили костер.

— Занятия начинать рано, а познакомиться с людьми пора, — возразил учитель.

— Может, и так… Только я вот малость нерентабельный, короче — с похмелья.

— В этом вся и беда, уважаемый… простите, не знаю…

— Василий Захарыч.

— Так вот, Василий Захарович, вы подумайте, как ваше поведение действует на детей.

— Ну, как это вы говорите, уважаемый, детей-то вы учите, а меня нечего учить.

— Я только советую.

— Нечего меня учить.

— Разве взрослые…

— Давно все науки прошел.

— Разве взрослые не ошибаются?

— Давно прошел. Еще не хватало, чтоб какой-то…

— Василь, замолчи! — перебила мужа Варвара Ивановна. — Залил глаза, так, думаешь, все можно…

— А ты, с-собака!..

В это время кто-то громко постучал в окно.

Хозяин отдернул занавеску, так что с нее тучами поднялась пыль, видимо узнал своего приятеля и крикнул:

— Вали сюда!

Но тот замахал ему с улицы рукой.

— Ладно, сейчас… — И, пробурчав еще что-то невнятное, Василий Захарович удалился.

— Теперь снова на неделю зальется, — горестно вздохнула Варвара Ивановна. — И всегда так. При вас он еще ничего, а то ведь как расходится, хоть живьем в гроб ложись.